Публичная лекция преподавателя МинДАиС диакона Святослава Рогальского, прочитанная 9 октября 2012 г.

Книга Откровения, или Апокалипсис святого апостола и евангелиста Иоанна Богослова во все времена являлась предметом особого интереса  как у ученых библеистов, так и у простых верующих. Правильное понимание и толкование Апокалипсиса всегда являлось необходимым для церковного сознания, поскольку, как в наше время, так и в минувшие эпохи, эта книга была предметом споров, разногласий и недоумений, причиной которых являлись как содержание книги, так и способы его толкования.

Само слово ?????????? переводится с греческого как «откровение», «явление», т.е. открытие того, что ранее было сокрыто и известно только Богу, о чем можно утверждать на основании значения однокоренного слову ?????????? глагола ??????????– открывать, раскрывать, делать явным. Выдающийся ученый библеист профессор Глубоковский Н. Н. свидетельствует: «По убеждению и предназначению писателя, она [книга] служит откровением во взятой области, раскрытием и приведением в ясность того, что было прежде темным, а теперь обрисовывается…».[1]

Книга Апокалипсис начинается словами: Откровение Иисуса Христа, которое дал ему Бог (Откр. 1:1). В связи с этим, само название книги «Откровение святого Иоанна Богослова», следует понимать ни как откровение самого Иоанна, а как откровение Господа Иисуса Христа, которое было получено от Бога и передано Христом Иоанну. Следует заметить, что апокалиптическая литература не исчерпывается одним «Откровением Иоанна». В истории существовали и другие Апокалипсисы, которые хотя и не вошли в канон Нового Завета, однако также представляют собой предмет исследования ученых библеистов. Таковы, например, апокрифические «Откровение Петра» (II в.), «Откровение Павла» (кон. IV в.), «Откровение Ездры» (не позднее IX в.) и другие, характерной чертой которых является эсхатологическое повествование об окончательной судьбе тварного мира.[2]

При попытках истолкования текста книги Апокалипсис многие исследователи, как в первые века христианства, так и в наше время, сталкивались с различными трудностями, которые приходилось разрешать, чтобы уяснить смысл этой уникальной книги. Данные трудности были обусловлены спорами об авторстве и каноничности книги, ее структуре и композиции, происхождении образов и собственно адресатов пророчеств, изложенных в ней.

В отношении авторства сама книга Откровения в начале и в конце говорит нам, что она является пророчеством «Иоанна» (Откр. 1:1; 1:4; 1:9, 22:8). Хотя в истории толкования книги встречались разные мнения относительно того, кем был автор Откровения, церковная традиция с ранних веков отождествляла его с любимым учеником  Господа Иисуса Христа – Иоанном Зеведеевым, (Иоанном Богословом), и приписывала ему авторство четвертого Евангелия и трех Соборных посланий. Уже в середине второго века св. Иустин, философ и мученик (+165), в «Диалоге с Трифоном иудеем» говорит об «Иоанне, одном из апостолов Христа, который пророчествовал согласно явленному ему откровению»[3]. Это является первым упоминанием книги Откровения в раннехристианских сочинениях. Несколько позднее свщмч. Ириней Лионский[4] (+202), Ипполит Римский[5] (+235) Тертуллиан[6] (+240) и Ориген[7] (+254) высказывались в пользу авторства Иоанна Богослова.

Однако, наряду с этим, следует упомянуть и о сомнениях, которые возникали по поводу подлинности Апокалипсиса. Епифаний Кипрский (+403) в своем «Панарионе» говорит об антимонтанистских группах («алогах»), которые, видя в Евангелии от Иоанна и Апокалипсисе основание идей монтанистов об Утешителе, стремились отвергнуть обе эти книги, считая их творением гностика Керинфа[8]. Евсевий Кесарийский в «Церковной истории» упоминает о Дионисии Александрийском (+265), который высказывался против аутентичности Откровения, поскольку выступал против идей хилиазма, которые базируются на содержании двадцатой главы Апокалипсиса[9].

Данные сомнения были, скорее всего, причиной того, что Восточная Церковь долгое время относилась к Откровению весьма сдержанно. Если на Западе списки с текстом книги широко распространялись и комментировались, о чем свидетельствуют первые толкования на Апокалипсис Викотрина, епископа Петавского (Верхняя Панония) (+304), Тихония Африканского (+309), а также включение Откровения в список канонических книг на Третьем Карфагенском соборе в 397 году, то на Востоке в это же время она встречает противоречивый прием. Как заключает в своем обзоре комментариев на Апокалипсис исследователь Вильям Вайнрих, отцы четвертого века (Кирилл Иерусалимский, Григорий Богослов, Иоанн Златоуст, Феодорит Киррский) воздерживаются от цитирования и толкования Апокалипсиса и включения его  в списки канонических книг. Тем не менее, наряду с этим, Епифаний Кипрский, Афанасий Александрийский, Василий Великий и Кирилл Александрийский используют Откровение в своих произведениях. Окончательно на Востоке Апокалипсис признан лишь на Пято-Шестом Соборе в 692 году, и к этому же времени относятся его восточные комментарии Экумения (6 в.), Андрея Кесарийского (+614) и позднее, Арефы (+932). Как известно, книга Апокалипсис не входит на Востоке в число книг, употребляемых за богослужением[10].

Однако, в Православном Типиконе мы можем встретить указание на чтение Апокалипсиса: Типикон предписывает чтение Деяний, Посланий апостольских и Апокалипсиса на так называемом Великом чтении за Всенощным бдением между вечерней и утреней (2 глава Типикона, 2-е «зри»). Для каждого чтения полагалось 4-5 глав. Начиная с Деяний в пятидесятницу, с недели Всех святых читаются апостольские послания, завершаясь в Великий пост Апокалипсисом[11].

Структура и композиция книги также представляют собой проблемный участок для экзегета. При простом, линейном прочтении книги, читателю может показаться, что она составлена хаотично, в ней много повторов и непоследовательностей. Однако при более внимательном прочтении и анализе, мы видим в ней четкую структуру, в соответствии с которой скомпонована книга.

Одной из таких особенностей является так называемая «седмеричность» структуры книги. Число 7 – наиболее часто встречаемое в тексте Апокалипсиса, оно употребляется в тексте 54 раза.[12] Число 7 символизирует полноту и является поводом для многочисленных исследований образов и ассоциаций, стоящих за этим числом. Учитывая седмеричную структуру Откровения, она, по словам исследователя Майкла Уилкока, подразделяется на восемь эпизодов, каждый из которых представлен семью видениями (септетами): Семь продиктованных посланий (1:9 – 3:22), Семь печатей (4:1 – 8:1), Семь труб (8:2 – 11:18), Семь видений космического конфликта (11:19 – 15:4), Семь чаш гнева Божия (15:5 – 16:21), Семь слов справедливого суда (17:1 – 19:10), Семь видений «нового неба и новой земли»  (19:11 – 21:8), Семь завершающих откровений: (21:9 – 21:19)[13].

Помимо этого, в Апокалипсисе присутствуют элементы античной хиастической структуры – системы параллелей и анти-параллелей, которые имеют свое средоточие в центре повествования (11 главе) и, таким образом, связывают воедино начало и окончание книги.

Структура Откровения напрямую связана с символикой и жанровыми особенностями повествования книги. Апокалипсис был написан в годы начинающихся гонений на христиан, и поэтому его содержание должно было быть понятным в первую очередь членам Церкви и сокрыто от посторонних. К концу первого века христианская церковь состояла как из иудеохристиан, так и христиан из язычников. В связи с этим апостол и евангелист Иоанн Богослов последовательно использует в своей книге образы из Ветхого Завета и античной мифологии для того, чтобы ее содержание было понятно и тем, и другим. Сегодня во многом наше непонимание отдельных мест Откровения обусловлено неглубоким знанием в первую очередь Ветхого Завета, и в частности, его пророческих книг.

Помимо этого, при прочтении книги Апокалипсис следует учитывать и тот факт, что состояние, в котором пребывал апостол Иоанн Богослов и в котором он воспринимал Божественное откровение, было очень трудно передать  обычным разговорным языком, и поэтому апостол всячески пытался использовать возможные литературные приемы и образные способы передачи того, что ему открывалось и что он  переживал. Вполне естественным в данном случае является достаточно непростое изложение текста и появление в истории множества толкований его образов.

Методы толкования, возникавшие на протяжении всего периода развития библеистики, весьма различны. Причем, каждый из них в какой-то степени является аргументированным и научно обоснованным.

История развития библейской науки показывает, что не только методы толкования Откровения, но и классификация этих подходов была неодинакова. Современный российский исследователь А. С. Небольсин выделяет пять главных школ-направлений: претеристическую, футуристическую, идеалистическую, историцистскую и непрерывно-историческую[14].

Школа претеристов придерживается мнения о том, что предсказания Откровения уже исполнились, как пророчества об уже совершившихся событиях раннехристианской истории.  Данный подход был систематизирован католическим богословом Луисом Алькасаром (1554-1613) и позднее Гуго Гроцием (1583-1645). Приверженцы данной теории считают более вероятной раннюю датировку Апокалипсиса – до 70 г. в отличие от восходящей к свщмч. Иринею Лионскому и широко поддерживаемой ныне версии о более поздней дате – последней декаде первого века (времени правления императора Домициана). Сильной стороной данной теории можно считать признание значимости пророчеств книги для ее первых читателей и восприятие Откровения как послания конкретным людям в конкретную эпоху. Недостатком данного направления являются явно натянутые толкования отдельных мест Апокалипсиса и умаление эсхатологического значения книги для будущих поколений христиан[15].

Школа футуристов относит пророчества книги к исключительно будущим событиям. Этот подход был представлен у святых отцов, а также у средневекового толкователя Франциска Риберы (1537-1591). Значение данного подхода состоит в справедливом акцентировании внимания на пророческо-эсхатологическом характере книги, а недостатком – отсутствие связи с настоящим временем, в котором находятся христиане[16].

Идеалистический подход отличает истолкование Апокалипсиса исключительно в символической форме – борьбы между народом Божиим и силами зла. Он просматривается в широком спектре толкований – от  святоотеческих до современных западных исследований. Акцент ставится на богословском, а не на историческом содержании книги и раскрытии ее образов, что зачастую не исключает крайностей аллегорического толкования[17].

Историцистский подход связывает события Апокалипсиса с конкретными историческими периодами в мировой истории. Пророчества Апокалипсиса воспринимаются как  пророчества о смене эпох в ходе истории. Этот подход, сформировавшийся средние века, сочетает в себе мировую историю и символизм образов Откровения. Присутствие в тексте уже упомянутых нами септетов (седмеричностей) посланий, печатей, труб, чаш трактуется символически как определенные периоды, которые повторяются в истории. Как отмечает итальянский исследователь Эдмондо Лупиери, родоначальником этого подхода можно считать Иоахима Флорского (1132-1202), который, в соответствии с повествованием Апокалипсиса, разделил всю историю на 3 периода по 42 поколения или по 1260 лет. Первый период – эра Бога-Отца, закончилась с Ветхим Заветом, второй период – эра Бога-Сына – простирается до времени Иоахима, третья эра – Бога — Духа Святого– начнется в 1261 году. В это время Христос будет сам править на земле, вместе с орденом девственников, которые будут Его сподвижниками. Этот орден был исторической проекцией монастыря св. Иоанна, основанного Иоахимом. Продолжатели этого направления зачастую связывают фигуру Антихриста с конкретными историческими личностями (как, например,  Петр Оливи отождествлял его с папой Бонифацием VIII) или отождествляют их с различными историческими мировыми катаклизмами[18].

Школа непрерывно-исторических толкователей, смысл книги для которых заключается в описании исторического очерка всей истории христианства со времени св. Иоанна Богослова до завершения мировой истории. Данный подход представляется наиболее обоснованным с точки зрения общего содержания книги Откровения, поскольку рассматривает Апокалипсис как книгу, описывающую как эсхатологическую реальность, в контексте общей истории христианства. Как отмечает В. Вайнрих, этот подход, восходящий к Папию Иерапольскому, св. Иустину Мученику, св. Иринею Лионскому, св. Ипполиту Римскому и Тихонию Африканскому, был систематизирован блаженным Августином и отверг хилиастическую трактовку двадцатой главы Апокалипсиса: тысячелетнее царство Христа трактуется как время бытия Церкви с момента ее основания и до Второго пришествия[19].

Можно сказать, что в современной библейской науке за последние 40 лет было создано больше экзегетических теорий, чем в течение последних 400 лет. К ним можно применить экзегетическую теорию рекапитуляции – когда в каждую историческую эпоху возникает толкование, которое в той или иной перспективе повторяет уже существующее.

Как отмечает авторитетный российский экзегет архимандрит Ианнуарий (Ивлиев), «содержание открываемой нам тайны (Апокалипсиса – прим. С. Р.) можно предельно кратко охарактеризовать как ответ на прошение молитвы Господней: «Да святится Имя Твое, да приидет Царствие Твое, да будет воля Твоя яко на небеси и на земли». На небе Имя Божие святится, воля Божия исполняется, там – Царствие Божие. О том, к?к осуществится то, о чем мы просим в молитве Отче наш, и о том, какое участие в осуществлении этого мы сами можем и должны принять, — об этом и повествует нам книга Откровения св. Иоанна Богослова»[20].

Апокалипсис является последней книгой Священного Писания. Интересен тот факт, что последние главы книги перекликаются с первыми главами книги Бытия: они тождественны в описании рая, Царства Божия. В этом мы видим все домостроительство человеческого спасения, изложенного в Библии: от рая, потерянного человеком до рая, обретенного для него Христом[21]. К сожалению, современное общественное сознание склонно зачастую видеть в Апокалипсисе прежде всего образ грядущего антихриста и связанных с ним бедствий, а не образ Христа и возвращенного Им рая. Для первых христиан Апокалипсис был в первую очередь книгой радости, потому что он говорил о желанной всеми встрече с Господом, по сравнению с которой все перечисляемые в Откровении бедствия являлись глубоко второстепенными. Поэтому наиболее богословски оправданным пониманием книги Откровения святого апостола и евангелиста Иоанна Богослова будет ее восприятие как моста, соединяющего временное и вечное и ведущего нас из земного мира в Божественный свет.