Апробационная статья студента III курса Минской духовной академии священника Виталия Хоновца.

15 ноября 1917 года бывший начальник штаба верховного главнокомандующего российской армии генерал М.В. Алексеев прибыл в Новочеркасск и приступил к формированию Добровольческой армии. Этот день считается датой основания Белого движения. Позже, из Быховской тюрьмы на Дон прибыли генералы Л.Г. Корнилов и А.И. Деникин.^[1] 13 апреля в бою под Екатеринодаром был убит генерал Корнилов; на посту командующего Добровольческой армией его заменил генерал Деникин.

В результате этих событий южные епархии Русской Православной Церкви (Крымская, Донская, Кубанская и другие) оказались на территории контролируемой войсками Добровольческой армии. Естественным следствием в сложившейся ситуации стало вынужденное обособление и самоуправление этих епархий, поскольку связь с Патриархом Тихоном и Синодом Православной Российской Церкви была практически неосуществимой и невозможной^[2]. Это самоуправление стало возможно с канонической точки зрения на основании принятого чуть позже рассматриваемых событий Постановления № 362, принятого 7/20 ноября 1920 г. соединенным присутствием Священного Синода и Высшего Церковного Совета Православной Российской Церкви под председательством Святейшего Патриарха Тихона^[3]. Появление этого документа, на который впоследствии будут часто ссылаться представители РПЦЗ, было связано с тем, что, с одной стороны, в советской России нарастала антирелигиозная компания, уже почти год Патриарх Тихон находился под домашним арестом в своей резиденции на Троицком подворье в Москве, при том, что в любой момент он мог быть повергнут полной изоляции, а само Высшее Церковной Управление Православной Российской Церкви в лице Священного Синода и Высшего Церковного Совета лишиться возможности функционировать. С другой стороны, часть епархий в Сибири и на юге России продолжали оставаться отрезанными от Москвы фронтами гражданской войны, а другие из них (Финляндская, Рижская и выделенная из нее Ревельская, Литовская, Гродненская, Варшавская, большая часть Волынской и Кишиневская) оказались вне границ Российского государства, или же изначально были за границей (Алеутская и Североамериканская, миссии Урмийская в Иране, Китайская и Японская, приходы в Европе, духовная миссия в Палестине), при том, что связь с ними была довольно затруднительной, и могла в любой момент оборваться совсем. В этих условиях принимаются два принципиальных положения, касающиеся церковного управления центрального и местного, которые и содержатся в первых двух пунктах настоящего постановления и при этом должны рассматриваться в их неразрывной связи друг с другом.

«Белые» епархии были обречены на самостоятельное управление до восстановления сношений с возрождённым на Поместном Соборе 1917-1918 годов Московским Патриархатом. Такая форма управления и безвластия привела к упадку церковной жизни и деятельности в этих областях. Во многом это было связано с неготовностью епископов и благочинных синодальной эпохи к самостоятельному бытию Церкви – без Синода и царского правительства, покровительствовавшего Церкви и поддерживавшего Церковь.

Положение Церкви на юге России так описывает один из исследователей: «Организационное и материальное положение Православной Церкви на юге России было очень тяжелым. Между руководством епархий и светскими властями белого юга России наблюдались острые противоречия. Кубанское краевое правительство конфисковало все церковные земли, а ряд членов Кубанской краевой рады выступал против преподавания в светских школах Закона Божьего, т.к. это «не соответствует конституции Края». За короткое время правления большевиков в регионе многие храмы были разграблены, в условиях гражданской войны значительная часть церковных помещений были реквизированы командованием белых армий. Священники жалования не получали, занятия в духовно-учебных заведениях были прерваны. Катастрофически не хватало подготовленных энергичных кадров, особенно руководящих»^[4].

Назрело большое количество неразрешённых злободневных вопросов, требовавших разрешения высшей Церковной власти или даже Собора. К примеру, можно указать на имевшие, в то время, место межепархиальные споры архиереев или внутриепархиальные конфликты между правящими епископами и клириками^[5].

26 ноября 1918 года в Екатеринодар прибыл бежавший от красного террора последний протопресвитер Русской армии и флота отец Георгий Шавельский. Узнав о его прибытии, находившийся здесь же генерал Деникин приветствовал давно знакомого священнослужителя словами: «Поздравляю вас, протопресвитер Добровольческой Армии и Флота!»^[6] 

Необходимо отметить, что армия Деникина сохранила, унаследованный от царской армии, институт военного духовенства. По мнению советского исследователя-пропагандиста Б.П. Кандидова, ещё к началу 1919 года Добровольческая армия насчитывала более 500 военных священнослужителей, которые не только совершали свои духовные обязанности, но и принимали участие в военных походах в качестве войсковых командиров^[7]. Воспоминания последнего протопресвитера армии и флота России заставляют усомниться в достоверности числа венного духовенства приводимого Б.П. Кандидовым. Согласно данным отца Георгия Шавельского «число священников в Армии не пре­вышало 50» и «ездить по фронту не представлялось никакой возможности, так как части были очень разбросаны и раздроблены»^[8].

Утром 27 ноября 1918 года Главнокомандующий подписал приказ, о назначении отца Георгия Шавельского протопресвитером военного и морского духовенства. Вступив в новую должность и ознакомившись с ситуацией на месте, опытный в делах церковного управления, бывший член Святейшего Синода, военный протопресвитер отметил низкий духовный уровень кубанского населения и местного священства.

«Думаю, что это богатейший уголок не только в России, но, может быть, и во всем мире, — вспоминает протопресвитер Георгий Шавельский, —    чего только нет на Кубани: лучший в мире чернозем, обилие леса, птицы, рыбы, масса всяких минералов, нефть, виноград и прочее, и прочее, всё, что только нужно человеку! Американцы в 1919 году открыли там марганцевое озеро, к которому еще никто не прикасался и которому цены нет. Но в духовном отношении край не богат. Кубань могла бы дать возможность хоть всем своим насельникам получать высшее образование и таким образом открыть простор для всех своих талантов. Кубанцы в отношении образования могли бы стоять в России на первом месте. Я не буду говорить о том, как стояло образование на Кубани. Но в прошлом Кубань не дала знаменитостей ни в одной области: ни в государственном деле, ни в науке, ни в искусстве. Богатство, приволье, «ни в чем отказу»  — сделали то, что «чрево» в жизни Кубанцев заняло первое место, ослабив интересы духа. Эта особенность отразилась, прежде всего, на Кубанском духовенстве: сытое сверх меры, обеспеченное всякими благами, оно, за немногими исключениями, не шло дальше требоисправлений и совершения очередных богослужений. Проповедь, духовное и вообще культурное воздействие на паству,  — это как будто не входило в круг обязанностей станичных священников, оправдывавшихся большим количеством чисто приходской работы, т. е. треб. В известном отношении они были правы, ибо они бывали завалены требами, так как в некоторых приходах на одного священника приходилось до 15 тысяч душ обоего пола. Но у самого перегруженного приходской работой священника все же могло найтись время и для чисто духовной, культурной работы на благо его паствы. Но уже к полному моему огорчению, в эту поездку мне пришлось встретить таких священников, которые поразили меня своей невообразимой одичалостью, как бы вычеркнувшей их из числа духовных пастырей»^[9].

Подтверждая слова протопресвитера необходимо отметить, что после революционных потрясений 1917 года крайне низко пала дисциплина среди священнослужителей этого края, в среде которых часто можно было наблюдать такие вопиющие явления как взяточничество и воровство. Один из клириков Кубанской епархии священник Николай Федоров ворвался в покои епис­копа Кубанского и Екатеринодарского Иоанна и стал в весьма грубой форме стал предъявлять ему свои требования^[10].

Распоряжения миссионерских советов Ставропольской епархии игнорировались и не исполнялись православными миссионерами. По донесе­нию атамана Филимонова, в Екатеринодарском войсковом храме церковные службы и требы совершались наспех, в соборе дьяконы не хотели «ни петь, ни читать на клиросе» и целыми неде­лями не показывались на службе^[11].

Митрополит Евлогий (Георгиевский) описывает, как один из кубанских священников, сняв с себя крест и рясу, вооружившись кинжалом, принимал активное участие в казацком восстании: «В правительстве сочетались два течения: «самостийный» кубанский шовинизм с социализмом левого направления. Но все же оно было умеренным по сравнению с крайним «самостийным» течением казака Быча, священника Калабухова… Генерал Покровский, один из генералов Врангеля, арестовал главарей этой шайки, повесил Калабухова и не позволил снимать повешенного. Это вызвало среди населения большое негодование. Казненного стали считать мучеником, бабы со слезами целовали ему ноги, причитая: «Батюшка! батюшка!..»»^[12].

О реакции церковной иерархии на казнь священника Калабухова повествует протопресвитер Добровольческой Армии: «Кстати, Калабухов — священник, не только не снявший сана, но и не запрещенный в священнослужении. Многие из пришлых и не подозревали этого, ибо Калабухов всегда ходил в черкеске, с кинжалом. Когда Калабухова повесили (это было ночью, около трех часов утра), Кубанский епархиальный Совет спохватился и, экстренно собравшись в тот же день, чуть ли не в шесть часов утра, вынес постановление: запретить Калабухова в священнослужении (уже повешенного)»^[13].

Многие из правящих архиереев епархий юга России, по мнению отца Георгия Шавельского, часто оказывались не вполне способными к полноценному управлению своими епархиями^[14].

Кроме внутрицерковных нестроений на юге России, «широкое распространение в реги­оне получило сектантство»^[15]. Ведомство внутренних дел Кубанского краевого правительство сообщало в Кубанский епархиальный совет, что в крае появились лже-монахи, проповедующие «скорое пришествие антихриста и наступление страшного суда», что создает «жуткое настроение в среде измученного невзгодами населения»^[16].

В сложившейся военной ситуации для поднятия авторитета Церкви и армии протопресвитер Георгий Шавельский счёл необходимым создание временного церковного учреждения, которое осуществляло бы на территории, оторванной от Матери-Церкви, полномочия высшей церковной власти, таким образом, сплотив духовенство и народ.

Своей идеей отец Георгий поделился с Антоном Ивановичем Деникиным. Генерал со свойственной ему осторожностью выслушал главу военного духовенства и только после убедительных доказательств необходимости подобного шага в конце февраля дал своё согласие на учреждение новой церковной инстанции^[17].

2 марта 1919 года Деникин отправил письмо к управлявшему в то время Донской епархией архиепископу Митрофану (Симашкевичу), в котором просил владыку созвать предсоборное совещание епископов и членов епархиальных советов^[18].

Необходимо отметить, что создание Временного Высшего Церковного Управления (далее – ВВЦУ) стоило протопресвитеру немалых усилий и переживаний, поскольку многие архиереи не изъявляли ни какого желания что-то изменять в привычном «стиле жизни». Многие ссылались на то, как на это дело посмотрит Патриарх, возможно ли вообще совершать подобные действия без его благословения. Отцу Георгию Шавельскому приходилось доказывать и убеждать епископат.

Первоначально планировалось провести Предсоборное Совещание в Новочеркасске, но из-за разразившейся в городе эпидемии тифа не нашлось свободного помещения для заседаний.

Совещание удалось созвать лишь 26 апреля 1919 года в Екатеринодаре, в работе которого приняли участие митрополит Одесский Платон (Рождественский), архиепископы Таврический Димитрий (Абашидзе) и Екатеринославский Агапит (Вишневский), и некоторые члены Всероссийского Церковного Собора 1917-1918 годов^[19].

Об этом событии вспоминает отец Георгий следующее: «Сейчас же по возвращении нашем в Екатеринодар начала работу, под моим председательством Предсоборная Комиссия. Ее задачей было: подготовить весь материал для соборной работы, наметить вопросы, составить такой план, чтобы Собор мог выполнить свою задачу в течение шести дней, с 19 по 24 мая»^[20].

Совещание постановило:

1) от имени собрания просить старейшего архиерея — Ставропольского архиепископа Агафодора (Преображенского) созвать в г. Ставро­поле Поместный Собор;

2) Собор составить из всех находящихся на территории Добровольческой армии епископов и членов Всероссийского Церковного Собора, присоединив к ним по четыре представителя от каждой епархии;

3) командировать в Ставрополь представителей епископата, клира и мирян для переговоров с архиепископом Агафодором (Преображенским);

4) просить главнокомандующего генерала Деникина об отпус­ке на расходы 50 тысяч рублей^[21].

Кроме того, было решено включить в состав Собора 5 делегатов от военного духовенства, а также представителей «от командования Вооруженными Силами юга России»^[22].

Открытие намеченного Собора ознаменовалось ещё одним значимым событием. В мае 1919 года из Екатеринодара по Кубани прошёл многолюдный крестный ход, участие в котором приняли тысячи людей. Основное постоянное ядро его составляли 200 — 500 человек, к которым в городах и сёлах присоединялись местные жители и сопровождали до следующего населенного пункта. Таким образом, крестный ход обошел 17 крупнейших станиц с населением в несколько тысяч человек, 2 монастыря, десятки церквей^[23]. Описывая этот крестный ход, периодическое издание «Великая Россия» от 11 мая 1919 года сообщало следующее: «Процессию открывали дети, несшие кресты из живых цве­тов. Народ также держал букеты цветов и зажженные свечи. Затем двигался, колыхаясь, лес хоругвей… Далее шли по 4 в ряд «богоносицы-женщины», неся в руках святые иконы… Ряды «богоносцев» заканчивались «Голгофой» — огромного размера деревянным кре­стом с изображением на нем распятого Христа. За иконами шли два хора певчих… Далее попарно шло духовенство — в золотых облачениях с крестами в руках и букетами цветов… Сопровождала шествие многотысячная масса верующего народа, набожно кре­стясь и молясь. У каждого храма шествие останавливалось для служения краткой литии и осенения народа крестом и окропления святой водой. На каждой остановке произносилась проповедь»^[24].

Важно отметить, что этот крестный ход не носил никакой политической окраски и не сопровождался политическими лозунгами и призывами.

Наконец, с большим трудом был созван Собор, заседания которого проходили с 19 по 24 мая 1919 года в Ставрополе. Было принято решение наименовать его «Юго-восточным Русским Церков­ным Собором»^[25]. Председателем Собора был избран архиепископ Донской Митрофан (Симашкевич), заместителями (товарищами) председателя – архиепископ Таврический Димитрий (Абашидзе), протопресвитер Георгий Шавельский и князь Е.Н. Трубецкой^[26].  Секретарями Со­бора были назначены профессора П.В. Верховский и Н.М. Абрамов.^[27] В со­борных заседаниях приняли участие правящие и викарные архиереи, представители от клира и мирян от Ставропольской, Кубанской, Донской, Владикавказской, Сухумо-Черноморской епархий и Приазовского викариатства, всего 68 человек, в их числе: 11 епископов, 22 священника, 1 монашествующий и 34 ми­рянина^[28]. Некоторые из них были членами окончившего свою работу семь месяцев назад Поместного Собора Русской Православной Церкви 1917—1918 годов^[29].

Наибольшую активность в деятельности Юго-восточного Русского Церков­ного Собора проявили протопресвитер Георгий Шавель­ский, архиепископ Митрофан (Симашкевич), архиепис­коп Дмитрий (Абашидзе), священники В. Востоков и В. Свенцицкий, профессор А.П. Рождест­венский, бывший атаман войска Донс­кого граф П.М. Граббе, бывший Таврический губернатор граф П.Н. Апраксин, князья Г.Н. и Е.Н. Трубецкие, представи­тель деникинского штаба генерал Д.Ф. Левшин, представитель донского ата­мана Г.А. Павлов, профессор П.В. Верховский^[30].

Ставропольский Собор приветствовал и Главнокомандующий Добровольческой армией генерал А.И. Деникин. В приветственном слове генерал заявил, что «Поместный собор юга России, подымающий меч духовный против врагов Родины и Церкви» вселяет добрую надежду на то, что вскоре Церковь будет освобождена от большевистско­го плена^[31].

Кашеваров А.Н. замечает, что «…некоторые обращения к Со­бору, носившие откровенно шовинистический погромный характер, были отвергнуты большинством его членов. Так, не получило под­держки составленное членами Екатеринодарского братства Святого Креста во главе с протоиереем В. Востоковым воззвание, в котором предлагалось «объявить по войскам зов бороться прежде всего за го­нимую Святую Церковь и за спасение распятой революцией России от жестокого ига еврейско-масонских организаций»»^[32].

Этому выступлению протоиерея В. Востокова протопресвитер Георгий Шавельский дал следующую характеристику: «Много шуму внес в Собор священник В. Востоков, начавший обвинять и духовенство, и Собор в ничего неделании и теплохладности. Он настаивал, чтобы Церковь выступила открыто и резко против жидов и масонов, с лозунгом за веру и Царя! …Его выступление носило митинговый характер и вызвало резкий отпор со стороны князя Е.Н. Трубецкого, архи­епископа Димитрия и епископа Михаила, назвавших его клеветником, бунтовщи­ком, человеконенавистником. Кроме отдельных черносотенных членов, Собор, можно сказать, в полном составе отнесся крайне отрицательно к выходке отца Востокова»^[33]. Этот конфликт интересов может рассматриваться как одна из предпосылок к решению вопроса о том, почему никто из лидеров Белого движения не включил призыв к борьбе за веру и Церковь в свои политические программы. Очевидно, для многих призыв «За веру!» был невозможен и непривычен без прибавки «За Царя!».

Решением Собора было образовано Временное Высшее Церковное Управление для епархий Русской Православной Церкви на юге России. Соответственно был выработан соборянами и Устав нового органа высшего церковного управления.

Вот как об этом свидетельствует организатор и активный участник Собора протопресвитер Георгий Шавельский: «Если принять во внимание, сколько времени отняли у Собора выборы президиума, членов Временного Высшего Церковного Управления, наконец, церемониально-богослужебная часть, то на соборную работу ушло не более трех дней. В эти три дня Собор сделал чрезвычайно много: рассмотрел и принял проект Временного Высшего Церковного Управления на юго-востоке России, одобрил ряд соборных воззваний, рассмотрел вопрос о приходе, о духовно-учебных заведениях, о церковной дисциплине и прочие. В Высшее Церковное Управление Собором были избраны: председателем архиепископ Митрофан, товарищем председателя  — архиепископ Димитрий, членами: я, профессор протоиерей А.П. Рождественский, гр. В.В. Мусин-Пушкин и профессор Павел Васильевич Верховской^[34]. Ставропольский Собор 1919 года проявил удивительную солидарность с Томским Собором 1918 года, хотя об этом последнем Соборе стало известно на юге России лишь в июне 1919 года, уже после Ставропольского Собора. Томский Собор тоже учредил высшую церковную власть, наименовав ее, как и Ставропольский Собор, Временным Высшим Церковным Управлением, составив это Управление из трех архиереев, двух пресвитеров и двух мирян. Учрежденное Собором Высшее Церковное Управление было облечено всей полнотой власти, какая принадлежит Патриарху со Священным Синодом и Высшим Церковным Советом, до восстановления связи с Патриархом, когда оно немедленно должно было бы сложить все свои полномочия. Работа шла быстро, продуктивно, несколько спешно, но и эта спешность скорее помогала делу, сдерживая словоизвержения, чем вредила ему»^[35].

Стоит отметить, что члены Собора приняли «обращение к Верховному Правителю России адмиралу А.В. Колчаку, Великому Войску Донскому, Терскому и Кубанскому казачьим войскам, ко всем чадам Православной Церкви и к красноармейцам»^[36]. В послании отмечалось: «все воинства, сражающиеся с большевиками… орудия в руках Божиих… Да укрепит же и да ниспошлёт Господь Вседержитель силы на предстоящий бранный подвиг по освобождению не только родного края, и московских кремлёвских святынь…»^[37] Таким образом, Собор не только одобрил вооружённую борьбу Белого движения против красноармейцев, но и преподал на неё своё благословение. Кроме того, соборяне, пользуясь древним правом Церкви «печаловать» перед светской властью о помиловании осужденных, обратились к Главнокомандующему Добровольческой армии юга России с просьбой о «смягчении участи» всех тех, кто «совершил великий грех перед святой Церковью и Родиной, но совершил его по недоразумению»^[38].

Генерал Деникин отреагировал на воззвание Собора приказом от 13 июня 1919 года объявлявшим амнистию военнопленным красноармейцам.

Так же Собор обратился к христианам Запада (Европы и Америки) с призывом объединиться в борьбе с большевизмом. Глубокую благодарность за помощь Великобритании в борьбе с большевиками участники Ставропольского Собора вы­разили главе Англиканской церкви архиепископу Кентерберийскому^[39].

Открытие работы ВВЦУ состо­ялось 18 июня 1919 года в городе Екатеринодаре. Основной задачей ВВЦУ было усовер­шенствование разных сторон церковной жизни на территории, контролируемой правительством генералов Деникина, позже — Врангеля. Главные вопросы касались переустройства учебного и воспитательного дела в семинариях, бого­служения, проповеди, остальные дела занимали второстепенное ме­сто, наградные — последнее^[40].

Соответственно, с целью осуществления поставленных задач, при ВВЦУ сразу же были открыты следующие отделы: общий и судебно-административный, приходс­кой, церковно-общественный, духовно-учебных заведений и наградное отделение^[41].

Уже с первых дней своего существования, ВВЦУ приходилось разрешать многие наболевшие вопросы, среди которых было даже четыре архиерейские тяжбы^[42].

Позже, после Успения 1919 года, на Кубань из «галицко-польского» плена прибыли митрополит Киевский Антоний (Храповицкий) и архиепископ Волынский Евлогий (Георгиевский)^[43]. Члены ВВЦУ опасались отказа митрополита Антония признать каноничность нового (хотя и временного) органа церковной власти на юге России. Эти опасения были не безосновательны, поскольку митрополит, узнав о «новоиспечённом» учреждении не разобравшись, стал критически отзываться о нём и даже протестовать. На помощь озадаченным архиереям пришёл А.И. Деникин. Он пригласил к себе владыку Антония и «в весьма грубой форме потребовал от митрополита признать ВВЦУ и войти в его состав»^[44].

«Я вчера решительно дал понять Антонию, чтобы он не рыпался. После этого он присмирел, а то начал, было, петушиться», — рассказывал отцу Георгию Шавельскому генерал^[45].

Да и сами архиереи поступили мудро, приготовив Киевскому митрополиту торжественную встречу, пригласив его лично возглавить Временное Высшее Церковное Управление, на что он и согласился.

Управляющим канцелярией был поставлен Ексакустодиан Махароблидзе, старый и опытный работник полевой канцеля­рии дореволюционного протопресвитера^[46], который в эмиграции долгие годы был заведующим канцелярией Архиерейского Синода РПЦЗ.  

Присутствие митрополита Антония (Храповицкого) и архиепископа Евлогия (Георгиевского) в ВВЦУ всех вдохновило, но на ход работы не повлияло. «Вскоре митрополит (Антоний – авт.) уехал в Киев на свою архиерейскую кафедру и фактически до декабря 1919 года не принимал никакого участия в работе почетно возглавляемого им учреждения», – замечает А.Н. Кашеваров^[47].

В 1919 г. в Ставрополе архиепископом Царицынским Дамианом (Говоровым) было создано Пастырского-богословское училище с четырехлетним сроком обучении, которое просуществовало, однако, лишь два месяца до окончания эвакуации белых войск^[48].

В годы войны на «белых» территориях проживало много архиереев, священников и мирян, укрывавшихся от большевистского террора. Положение большинства из них было весьма тяжёлым.

Поэтому в первой половине декабря 1919 года для оказания помощи прибывающему из центральной России на Кубань духовенству при ВВЦУ был учрежден беженский комитет.

Вот как об этом сообщает А.Н. Кашеваров: «На помощь беженцам-священнослужителям Главнокомандующий «русскими освободительными силами на юге России» генерал А. И. Деникин выделил в декабре 1919 году 1 млн. 800 тыс. рублей, которые были переданы в церковно-беженский комитет при ВВЦУ. К январю 1920 года почти половина этой суммы — 800 тыс. рублей — была роздана архиереям, в то время как «рядо­вым» священнослужителям указанный комитет выдавал весьма скудные единовременные пособия: «семейным священникам… лишь по 1000 руб., а одиноким по 500 руб.» В … Кавказском монастыре беженцам-священникам было отведено по­мещение с выбитыми окнами, без отопления»^[49].

В том же 1919 году, при ВВЦУ кроме беженского, также был образован и церковно-общественный комитет, который возглавил архиепископ Евлогий (Георгиевский).

Создание данного комитета было вызвано следующими обстоятельствами. После неудачного похода на Москву Добровольческая армия генерала А.И. Деникина начала терпеть одно за другим поражения и отступала на юг. Это отшатнуло от добровольцев, уставших от войны кубанских казаков, которые стали отказываться вести борьбу на стороне Белой армии. В сложившейся ситуации ВВЦУ пыталось своими силами помочь Белому движению.

«Совещание приняло решение разослать проповедников по разным станицам, и в первую очередь в сборные мобилизационные пункты. Для этой цели были намече­ны способные проповедники. Но на другой день почти все избран­ные отказались, сославшись на нездоровье или на семейные об­стоятельства», — пишет А.Н. Кашеваров^[50].

«В действительности же они, — вспоминал протопресвитер Георгий Шавельский, — учли все неблагоприятные обстоятельства, с которыми соединялось проповедническое странствование по станицам… казачество было возбуждено против Добровольческой армии, деморализовано грабежами на фронте, прониклось революционной психологией и враждебно относилось ко всякому, кто пытался склонить его на другую сторону. Само собою понятно, что призыв проповедника к защите фронта и к самопожертвованию мог сопровождаться не радостными для него возможностями»^[51].

Сам же протопресвитер всё-таки предпринял подобную самоотверженную попытку, совершив миссионерскую поездку по Кубани. Но как позднее он признавался, эта рискованная миссия не имела никакой пользы и не принесла ожидаемого результата.

Обобщая деятельность ВВЦУ на юге России в годы Гражданской войны, необходимо отметить, что его работа протекала в форме периодически созываемых сессий. Каждая сессия продолжалась от 2 до 5 дней. Во время командования Добровольческой армией генералом Деникиным таких сессий состоялось 14, а при Врангеле —11. Всего после создания ВВЦУ юга России прошло 25 заседаний^[52].

Месторасположение ВВЦУ часто менялось ввиду передвижения линии фронта. Так с июня по ию­ль 1919 года оно находилось в Екатеринодаре и Новочеркасске, потом в Таганроге, затем снова в Новочеркасске. Во вто­рой половине декабря управление пе­реместилось в Новороссийск. После эвакуации белых армий в Крым управление пребывало в Севастополе до полной эмиграции осенью 1920 года Правительства юга России во главе с бароном П.Н. Врангелем в Константинополь^[53].

В годы Гражданской войны на юге Времен­ное Высшее Церковное Управление имело несколько перио­дических изданий. Со вто­рой половины 1919 года начал свой выпуск журнал «Церковные ведомости», который был центральным печатным изданием Церковного управле­ния. Его восемь номеров вышли в Таганроге с 1 сентября по 15 декабря 1919 года. Основными редакторами журнала были протопресвитер Георгий Шавельский и профессор П. В. Верховский. С 1 октября 1920 года издание «Церковных ведомостей» было возобновлено в Севастополе, но удалось выпустить всего лишь один номер. Содержание журнала составляли указы ВВЦУ, статьи членов управления и ведущих церков­ных публицистов юга России, приказы Главнокомандующих Добровольческой армией генералов А.И. Деникина и П.Н. Врангеля, образцы проповедей, церковные послания для оглашения с амвона и другая информация^[54].

Поражения на фронте, деморализация офицеров и солдат Добровольческой армии, перенасыщение населения беженцами, усиливающиеся вспышки эпидемий, разрастающаяся нищета вызвали острое недовольство режимом белых и самим А.И. Деникиным к началу 1920 года. Казаки уже готовили восстание в народе. Не встречал доверия и взаимопонимания Главнокомандующий и в Штабе и в рядах Добровольческой Армии. Единственным соратником Антона Ивановича, которому он искренне доверял и находил опору, был генерал Иван Павлович Романовский.

«Но Добровольческая Армия ненавидела Романовского. На Романовского валили всё, в чем была повинна и неповинна власть. Романовского, можно сказать, обвиняли во всем, в чем только можно обвинить человека: даже и в измене, и в хищениях, и во франкмасонстве!
Я не стану утверждать, что Романовский, как начальник Штаба, как ближайший советник Главнокомандующего, никогда не делал ошибок. И в ту пору, когда наша государственная машина была в порядке, когда пути жизни были ясны и определенны, — и в ту пору даже лучшие наши государственные деятели не были свободны от грехов и ошибок. Теперь же, когда наша государственная машина была сломана, настоящее и будущее наши были темны, когда старые пути оказались негодными, а новые еще не были найдены, — ошибки и промахи были неизбежны для всякого. Романовский же, кроме того, принимал на себя и чужие ошибки. Когда-нибудь раскроется, как он, защищая Главнокомандующего от ударов, самоотверженно подставлял под эти удары свою голову. Я сознавал неосновательность, несправедливость нападок на Романовского … Не легко мне было сообщить ему об отношении к нему офицерства, но сообщить было необходимо для его же пользы», — писал протопресвитер Армии и Флота Георгий Шавельский.^[55]

На Романовского готовилось покушение. Узнав об этом, протопресвитер армии и флота настоятельно просил генерала Деникина, уволить своего ближайшего товарища ради спасения его жизни. Результатом вышесказанного было заявление А.И. Деникина Председателю Военного Совета А.М. Драгомирову следующего содержания:

«Многоуважаемый Абрам Михайлович!

Три года Российской смуты я вёл борьбу, отдавая ей свои силы и неся власть, как тяжкий крест, ниспосланный судьбой.

Бог не благословил успехом войск, мною предводимых. И хотя вера в жизнеспособность Армии и в ее историческое призвание не потеряна, но внутренняя связь между вождем и Армией порвана. И я не в силах более вести её.

Предлагаю Военному Совету избрать достойного, которому я передам преемственно власть и командование.

Уважающий Вас А. Деникин»^[56].

22 марта 1920 года в Вербное воскресение вечером, неожиданно для всех, генерал Деникин отбыл за границу на миноносце. С ним отбыл и генерал Романовский.

В то же время, сложив с себя полномочия главы духовенства армии и флота, отбыл в Болгарию протопресвитер Георгий Шавельский. Покинули Россию так же и ряд архиереев находившихся в разгар Гражданской войны на юге страны, в их числе был и архиепископ Евлогий (Георгиевский).^[57]

На Пасху 1920 года в командование Добровольческой Армией вступил прибывший из Константинополя генерал П.Н. Врангель.

Первым действием барона Врангеля на посту Главнокомандующего была реорганизация управления во­енным духовенством. Деятельность протопресвитера армии и флота отца Георгия Шавельского Врангель оценил очень низко, подчеркнув, что «работы духовенства в войсках почти не было»^[58].

Поэтому генерал произвёл изменения в командовании военным духовенством: оставивший свой пост последний военный протопресвитер Георгий Шавельский был замещён епископом Армии и Флота владыкой Вениамином (Федченковым).^[59] Нужно отметить, что это был второй в истории России случай за 220 лет существования института военного духовенства, когда это ведомство возглавило лицо в епископском сане. Примечательно то, что данная реформа связана именно с Белым движением. Так в ноябре 1919 года по приказу Сибирского правительства адмирала А.В. Колчака была введена должность епископа русской армии и флота, а первым военным епископом стал епископ Чебоксарский Борис (Шипулин)^[60].

Возвращаясь к истории Добровольческой армии юга России, Л.А. Молчанов добавляет: «Должность начальника канцелярии управления занял Е. Махароблидзе. Штат управления был увеличен с 17 до 40 человек. В составе управления появились новые должности разъездных агитаторов, которые назывались проповедниками армии. В их состав входили: архимандрит Антоний, священник Востоков, профессор Малахов, старообрядческий священник, римско-католический капеллан и другие. При штабах корпусов и дивизий были назначены благочинные. Главой военного духовенства донского корпуса в Крыму стал протоиерей Андроник Федоров»^[61].

В связи с вынужденной эвакуацией всех белых войск, а вместе с ними и Церковного управления в Крым, произошли изменения и в составе ВВЦУ.

В его обновлённый состав вошли: архиепископ Таврический Димитрий (Абашидзе) возглавивший данный орган Церковного руководства, архиепископ Полтавский Феофан (Быстров), епископ Севастопольский Вениамин (Федченков), ставший представителем ВВЦУ в Совете министров при бароне П.Н. Врангеле, известный ученый-экономист и богослов, профессор протоиерей С.Н. Булгаков,^[62] член всероссийского собора Л.А. Салов и настоятель севастопольского адмиралтейского собора протоиерей Г. Спасский.^[63] В конце сентября 1920 года в Крым прибыл митрополит Киевский Анто­ний (Храповицкий) и также вошёл в состав Управления.

Уже, будучи в эмиграции, в своих мемуарах митрополит Вениамин (Федченков) вспоминал, как ВВЦУ в последние шесть месяцев своего пребывания в России пыталось поднять религиозный дух в народе. С этой целью в Крым была привезена Курская чудотворная икона Божией Матери, на встречу которой, «вышел чуть ли не весь город, человек около семисот тысяч, преимущественно рабочие люди. Подъем был необычайный!»^[64] Затем икону повезли в Ялту и другие города. «Народ массами встречал ее», — замечает епископ армии и флота^[65].

Но, как свидетельствует владыка Вениамин, появление чудотворного образа на фронте не вызывало воодушевления в рядах белой армии, поскольку в её состав входило много неверующих солдат и офицеров не скрывающих своё неверие и явно богохульствующих. К тому же, в это время армия была пополнена мобилизованными «селяками» и пленными красноармейцами^[66].

Другим важным событием в церковной жизни юга России данного периода были так на­зываемые «дни покаяния». Решением ВВЦУ с 25 по 27 сентября 1920 года было назначено всеобщее покаяние в гре­хах. «Эти три дня в городе Севастополе, — писал в своих воспоминаниях владыка Вениамин (Федченков), — денно и нощно… шли богослужения и исповеди. А на праздник Воздвижения Креста Господня причащались. Настроение было молитвенно покаянным»^[67].

Так ВВЦУ издало «Послание Временного Высшего Цер­ковного управления на юго-востоке России православному русскому народу» составленное протоиереем Сергием Булгаковым, в котором, в частности, говорилось: «Многими тяжкими грехами осквернился народ наш в недобрые годины мятежного лихолетья и смуты: бунт и измена, пролитие крови и братоубийство, безбожие и осатанение, богохульство и кощунство, разбой и лихоимство, зависть и хищение, блуд и растление, празднолюбие и празднословие». Послание осуждало «учение безбож­ное» и его «лукавых лжеучителей, которые лестью обманули на­род, чтобы затем поработить». В заключение послание призывало «всех православных русских людей к покаянию и единению»^[68]. В то же самое время уже упоминавшийся протоиерей В. Востоков выступил с таким призывом: «Не крестовый поход врангелевского воинства сокрушит это дьявольское царство, а крестный ход всего крымского духовенства, с иконами вместо пушек и хоругвями вместо винтовок… Увидев это священное шествие, красноармейцы, благочестивые русские крестьяне, благоговейно снимут шапки, вонзят штыки в землю и падут ниц перед святыми иконами. Не пролитием крови сокрушится богоненавистная большевистская власть, а силою Креста Господня»^[69].

ВВЦУ «благоразумно отвергло этот фантастически-сентимен­тальный проект». Примечательно, что слух о таком походе «какими-то путями распространился по селам». Некоторые «селяки» спрашивали у владыки Вениамина: будет ли этот крестный ход? «Видимо, измучившись, они хотели, — делал вывод епископ, — какими угодно путями добыть мир. Или хоть помечтать о нем» ^[70].

Врангель застал Русскую Армию в разлагающемся моральном и практически бездуховном положении. К тому же в эти дни Добровольческая Армия понесла колоссальные потери и терпела поражение. Юго-восточная часть России, в её числе Дон, Кубань, весь Кавказ, ещё недавно принадлежавшие белым, были уже заняты Красной Армией. Все силы юго-восточных белогвардейцев сосредоточились на небольшом клочке земли, окружённом морем – Крымском полуострове^[71].

Народный комиссар по военным делам, председатель Революционного Военного Совета Республики Л.Д. Троцкий объективно оценивая сложившуюся ситуацию, с уверенностью заявлял: «И что такое Крым?! Это — маленький брелок от цепочки часов на моем животе! Не больше!»^[72].

Барон П.Н. Врангель писал: «Господу Богу угодно было покарать нас за наши прегрешения, и наше победоносное движение перешло в тяжелый и крестный путь страданий, невзгод. Теперь исстрадавшиеся, измученные, поредевшие ряды нашли убежище в Таврии. Грудь против груди стоим мы против наших родных братьев, обезумевших и потерявших совесть. За нами бездонное море. Исхода нет…»^[73]. Одним из заметных действий Врангеля стало учреждение в апреле 1920 г. ордена святителя Николая Чудотворца^[74].

Конец Белого движения в России был неминуем, поскольку на то была воля Божественного Промысла, что и вылилось в следующих исторических событиях.

Как свидетельствует историк, «9 ноября 1920 года части Красной Армии с четвертой попытки взяли Турецкий вал, при этом большую роль сыграло отвлечение врангелевских резервов на Литовский полуостров, который после переправы через Сиваш 8 ноября захватили красноармейские части. Попытки организовать сопротивление наступающим войскам РККА на Юшуньских позициях оказались безрезультатными, так как 11 ноября частями Красной Армии была прорвана линия обороны на Чонгарском перешейке с выходом в тыл противника. 13 ноября части Первой Конной армии освободили Симферополь, а 15 ноября — Севастополь, к 20-м числам весь Крым стал советским. Общая численность убитых и раненых при штурме перешейков составила не менее 10 тысяч человек. Ожесточенное сопротивление врангелевских войск вызвало ответную реакцию — после освобождения Крыма были расстреляны от 8 до 12 тысяч человек. Большая же часть врангелевских войск и членов их семей (145 693 человека) незадолго до этого были эвакуирована на 126 судах. Последний корабль линкор «Корнилов» покинул Севастополь 14 ноября в 18 часов. На борту «Корнилова» находился верховный главнокомандующий белого движения П.Н. Врангель»^[75].

Вместе с остатками Добровольческой армии в ноябре 1920 года покинули Россию и члены ВВЦУ.

Оказавшись в эмиграции митрополит Киевский и Галицкий Антоний (Храповицкий) и архиепископ Волынский и Житомирский Евлогий (Георгиевский) предложили распустить ВВЦУ, за неимением канонической территории для осуществления его деятельности. Сами же архиереи собирались, сложив с себя полномочия высшей церковной власти затвориться в монастырях, на Афоне или в Сербии «предоставив окормление русской паствы за рубежом соответствующим Поместным Церквам»^[76].

Но когда генерал П.Н. Врангель выступил с предложением сохранить военную организацию для борьбы с большевиками, у митрополита Антония (Храповицкого) возникла идея образовать единую Зарубежную Церковь в составе Московского Патриархата для русской паствы, оказавшейся за пределами Родины. Эту мысль поддержал и соратник владыки Антония — архиепископ Евлогий (Георгиевский)^[77].

Таким образом, 19 ноября 1920 года на пароходе «Великий князь Александр Михайлович» в порту Константинополя состоялось первое за пределами России заседание ВВЦУ на юге России. Ознакомившись и одобрив предложение русских епископов, о создании на территории Константинопольского Патриархата временного органа церковного руководства для окормления русских эмигрантов, Местоблюститель Константинопольского Патриаршего Престола митрополит Брусский Дорофей, в декабре 1920 года, издал соответствующий Указ. Благословением Патриаршего Местоблюстителя разрешалась «деятельность Управления на территории Константинопольского Патриархата при подчинении верховной власти Патриарха, за которым сохранялись, в частности, и судебные прерогативы»^[78].

Поражением Добровольческой армии в Крыму и вынужденной эвакуацией участников Белого движения заграницу, завершилась Гражданская война на юге России. Вместе с ней закрылась и последняя страничка в истории жизни Православной Церкви на территории контролируемой Белым военным руководством.

Находясь в эмиграции, ВВЦУ юга России было преобразовано в Архиерейский Синод Русской Православной Церкви заграницей, вступив, таким образом, в новую эпоху своей истории.

На юге России, на территориях, контролировавшихся Добровольческой армией генерала Деникина, позже – Русской армией генерала Врангеля, церковная жизнь протекала в отсутствии связи с высшей церковной властью в Москве, что, в целом, по свидетельству современников, отражалось негативно на общем положении южнорусских епархий. Для всесторонней нормализации церковной жизни в мае 1919 г. в Ставрополе был созван церковный Собор, где было образовано Временное высшее церковное управление, на которое были возложены полномочия высшей церковной власти для епархии юга России. В войсках армии генерала Деникина пост руководителя военного духовенства занимал протопресвитер Георгий Шавельский, принимавший активное участие в подготовке и работе Ставропольского Собора. Генерал Врангель назначил руководителем военного духовенства Епископа Севастопольского Вениамина (Федченкова), который в своих воспоминаниях признавал, что православная вера не была движущей силой Белого движения на юге России. Возможно, что причиной этого была прочная связь в сознании бывших подданных Российской Империи веры и самодержавия. Ни Деникин, ни его предшественники не боролись за восстановление самодержавия, и, возможно, поэтому избегали в своих политических программах упоминание веры и Церкви. Лишь генерал Врагнель в последние месяцы существования белой Русской армии в Крыму уделял большее внимание вопросам веры в своей политической программе и идеологии.