Апробационная статья студента III курса Минской духовной академии Антона Гурова.

Глубоко и  неразрывно связано с покаянием и верой смирение. Смирение – это то, необходимое качество, благодаря которому мы достигаем единения с Богом, благодаря которому вся наша духовная жизнь и добрые дела приносят свои плоды. Смирение это заповедь Божия, заповедь, которая ведёт нас к богоподобию. «Возмите иго моё на себя и научитесь от Меня, ибо Я кроток и смирен сердцем» (Мф. 11, 29), – говорит Христос. Смирение настолько привлекает на нас благодать Божию, что ещё в Ветхом Завете, пророк Давид в своих псалмах сказал, что «близок Господь к сокрушенным сердцем и смиренных духом спасет (Пс. 33. 19)[i]. 

Смирению, как добродетели уделяли самое большое внимание все святые отцы. Можно сказать, что все святые подвижники ценили смирение выше всех дарований. Каждое святоотеческое творение пропитано учением о смирении. В частности, первостепенное значение смирению уделяет в своём духовном делании преподобный Паисий (Величковский). «Смирение сердечное без труда спасает человека старого, больного, убогого, нищего и необразованного; ради него прощаются все согрешения; оно от самой бездны греховной возводит человека. Чрез смиренномудрие все вражеские сети и замыслы разрушаются, и оно укореняет жизнь духовную и соблюдает от падения»[ii], – говорит старец. По мысли преподобного Паисия в нашем духовном делании мы должны всегда помнить: «Награда подаётся не столько за труды, сколько ради смирения. Лучше быть согрешающим и кающимся, чем исправляющимся и возносящимся»[iii]. Старец советовал своим ученикам «во всем избирать себе худшее»[iv], для того чтобы страсти душевные умолкли, ведь «смирение никогда не падает, ибо ниже всех лежит»[v]. «Навыкни говорить о каждом человеке добро, а себя уничижай, – говорит преподобный.  – В этом – великое смирение, возводящее душу из ада, отсечение страстей и великая победа и оружие против диавола»[vi].

Смирение «есть риза Божества, в которую облеклось вочеловечившееся Слово и через него приобщилось нам в теле нашем»[vii], – говорил известный подвижник седьмого века преподобный Исаак Сирин. Благодаря этим словам преподобного мы можем более ясно для себя понять и уяснить святоотеческое учение о смирении, в данном случае  учение преподобных Оптинских и Глинских старцев. Ведь для преподобного Исаака говорить о смирении – это говорить о Боге, потому что Бог в его восприятии Тот, Кто в наивысшей степени, «кроток и смирен сердцем» (Мф. 11, 29). Поэтому и смиренный человек – это тот, кто уподобляется Самому Богу. А «усыновление Богу и уподобление Ему происходят, – согласно Исааку, – не столько через различные аскетические делания, сколько через приобретение смирения. Делание без смирения не приносит никакой пользы, а смирения и без дел достаточно для усыновления Богу»[viii]. Слова преподобного Исаака Сирина часто цитировал преподобный Амвросий Оптинский. Старец также утверждал, что смиренный человек – это человек, становящийся на путь совершенства христианского, а совершенство «в глубине смирения»[ix]. Об этом совершенстве писали и другие Оптинские и Глинские старцы в точности цитирующие этого святого отца. Вообще духовные писания преподобного Исаака Сирина очень высоко ценились Оптинскими и Глинскими старцами. Старцы знали их можно сказать наизусть. Большинство их мыслей повторяют мысли этого святого подвижника. Как писалось ранее, в Оптиной даже был осуществлён перевод его творений на русский язык. Преподобный Исаак Сирин, замечательно знавший духовную психологию человека, учил, что бывает и притворное смирение самообмана. «Не всякий, кто от природы робок и спокоен, целомудрен и мирен, стяжал настоящее смирение. Смиренный человек скрывает все те свои свойства, которые могут дать повод к превознашению. Он не надмевается. Он не видит никаких своих заслуг в том, что получил что-то в дар. Тот, кто сокрушает своё сердце воспоминанием о былых прегрешениях, – ещё только на пути к смирению. Для смиренного естественное состояние – видеть в себе жалкого грешника, которого все должны презирать… Ты желаешь узнать, искренне ли твоё смиренномудрие? Задумайся над тем, как ты сносишь обиды. Не смущает ли тебя какое-то услышанное тобой укоризненное слово?»[x]. Преподобный Исаак Сирин настолько глубоко и чётко дал определение этой дорогой добродетели, что в последующем многие святые подвижники пользовались его мыслями. Ставя смирение из всех дарований самым близким Богу, он решительно считал, что оно делает нас подобными Самому Богу. Человек, который стяжал смирение, в его понимании получил в дар всё небесное наследие. Сохранились замечательные слова преодобного Исаака обращённые ко всем нам: «Будь проще – и узришь славу Божию в самом себе. Пусть лучше другие презирают твоё величие, чем тебе возвеличивать собственное ничтожество. Не ищи уважения от людей: вспомни, что изнутри ты весь покрыт греховными язвами. Зри в себе грешника и неси на себе осуждение за всю прошедшую жизнь. Будь невеждой и простецом в своей премудрости, а не мудрецом в своём невежестве»[xi].

Рассматривая учение Оптинских и Глинских старцев о смирении замечаешь,  что оно пропитано святоотеческим духом. Оптинские и Глинские старцы рассуждали и мыслили в одном направлении с преподобным Исааком, преподобным Иоанном Лествичником и преподобным аввой Дорофеем. О чём свидетельствует многократное и точное цитирование старцами этих святых отцов. Но особенно видно, что учение Оптинских и Глинских старцев о смирение является глубокой и важной основой их духовного делания. И тут становится заметным влияние преподобного Паисия (Величковского). Их учение о смирении становится  самым затрагиваемым вопросом в их эпистолярном наследии. Смирение, по учению старцев, есть главный фундамент, «основание всей нашей духовной жизни»[xii], начало пути к духовному совершенствованию и спасению христианина. Смирение, как неотъемлемое качество Оптинского и Глинского старчества было характерной чертой каждого старца и поэтому каждое слово их духовного назидания непосредственно имело цену для них, они на собственном опыте знали и чувствовали всю великую силу и ценность смирения. Для них смирение было: «Великим сокровищем»[xiii], «матерью дарований»[xiv], «основанием всех добродетелей»[xv], «драгоценным бриллиантом»[xvi],  «небесным благоуханием»[xvii], «азбукой»[xviii] и «алфавитом»[xix] христианской жизни.

Воистину, ничто так не действует благотворно на душу человека как личный добрый пример.  Рассматривая жизнеописания Оптинских и Глинских старцев, мы видим, что они все обладали этим самым ценным и самым тяжёлым даром, даром глубокого и полного смирения. Их личный облик и пример особенно предавал цены и авторитет их словам. Например, согласно жизнеописанию старца Макария Оптинского, его очевидной добродетелью  было глубокое смирение. «Смирение старца выражалось во всяком движении и слове и в виде его. Это же глубокое смирение давало ему и мирность духа»[xx]. «Изумительно было спокойствие преподобного Макария в минуты его наставнической деятельности. Он с одинаковым терпением выслушивал нелепое суеверие и безумное вольнодумие, бессмысленную жалобу крестьянской женщины и замысловатую пытливость учёного человека. Ничто не могло возмутить его христианского терпения, его полного христианского спокойствия, всё было покорено им в себе глубочайшему смирению»[xxi].  Как пишет  в своём очерке В. Н. Лосский: «Великое смирение старца Макария было источником той сверхъестественной власти, которую этот немощный старец имел над душами: его всегда тихая речь склоняла горделивых, возвращала надежду отчаявшимся, вновь приводила к вере разуверившихся. Даже дерзания бесов не могли сопротивляться этой силе» [xxii].  Жизнеописание старца рассказывает особый случай. Однажды один человек каждый раз, как находился в присутствии чего-либо священного, подвергался приступам сумасшествия. Все врачебные средства, которыми как в России, так и заграницей его лечили, были бессильны перед его духовной болезнью. В конце концов, больного привезли в Оптину. Пока ходили за старцем, его оставили в монастырской гостинице. Больной, прежде никогда раньше об отце Макарии не слышавший, стал кричать: «Макарий идёт, Макарий идёт!». В то время, когда старец входил в комнату, бесноватый, ринувшись ему навстречу, сильно ударил его по щеке. Макарий тут же подставил ему другую. Этого бес выдержать не смог: Больной, как подкошенный, упал к ногам старца и долго лежал в обмороке, а потом поднялся  здоровым[xxiii]. Этот случай из жизни старца, свидетельствует какую силу имеет смирение в борьбе с злыми духами. По мысли Глинского старца, схиархимандрита Иоанна (Маслова): «Единственными средствами освобождения от тиранства диавола и распознания его злого умысла являются смирение, то есть осознание своего ничтожества и молитва. Это  –  два крыла, могущие вознести на небо каждого христианина»[xxiv].

О ценности и силе смирения свидетельствует так же случай из жизнеописания Глинского старца Евгения, который сам был исполнен глубокого смирения: На старца обрушился со всей злобой один крестьянин и хотел было ударить его в лицо. Но старец смиренно поклонился ругателю и, не будучи виновен, попросил прощения. Крестьянин был поражён таким поступком и сам со слезами пал на колени. Отец Евгений великодушно простил его и сказал ему несколько добрых, полезных для душевного спасения слов. «С тех пор, несколько лет, до самой смерти отца Евгения, этот крестьянин приходил за советом к молодому монаху»[xxv].

Отличительной чертой старца Оптинского преподобного Антония так же, было  его сердечная чистота и глубокое смирение. Он никогда никого не осуждал и не порицал, ничем не соблазнялся, ни о ком не изменял благой мысли. Смирение преподобного Антония проявлялось во всём.  Например, как повествует жизнеописание: «После избрания  настоятелем молодого иеромонаха отца  Исаакия, старец смирялся перед ним как простой послушник.  А отец Исаакий, благоговевший перед ним, приветствовал его земным поклоном, в ответ на что и преподобный, несмотря на боль в ногах, совершал земное поклонение»[xxvi].

Главным отличием старца Исаакия (Антимонова) Оптинского , тоже  была искренняя простота и смирение. Имея желанную цель – спасение души, «он всеми силами старался избегать славы мира сего, уклоняясь даже от принятия священства, и только по убеждению своего духовного отца, преподобного Макария, со слезами согласился на посвящение»[xxvii]. Простота обращения его с братьями была поразительна. «Вне начальственных отношений он считал всех как бы равными себе; не стеснялся сажать своих монахов рядом с собою пить чай или беседовать»[xxviii].  

Глинский патерик, повествуя о старце Архипе, называет смирение его второй природой. При малейшем недовольстве брата он тут же просил прощения: «Он выше (достойнее) меня»[xxix], – говорил старец. Преподобный тридцать три года пробыл на послушании в пекарне. Ему несколько раз предлагали быть старшим, но любитель смирения предпочитал лучше подчиниться, чем повелевать: «Я ничего не смыслю, простите меня, неразумного, – говорил он, падая в ноги, – назначьте другого»[xxx]. Десятки лет спустя поступившие при нём рясофорные послушники были старшими, а он, мантийный монах, повиновался им, оставаясь младшим.

О глубоком смирении преподобного Иосифа Оптинского нам также повествует его жизнеописание: «Отличительной чертой его характера была необыкновенная скромность, деликатность, уступчивость, со временем эти качества глубоко проникли во всё его существо и претворились в великие добродетели смирения, любви и ангельской кротости. Смиренная поступь, опущенные глаза, краткий ответ с поклоном и всегда неизменно скромная, приветливая улыбка… в нём чувствовалось что-то особенное»[xxxi]. Он был человек «глубокого внутреннего мира, хранивший сердечное безмолвие и непрестанную молитву»[xxxii].

Глинский старец преподобный Андроник (Лукаш), даже походкой своей обнаруживал царившее в его душе смирение. «Он ходил всегда смиренно согнувшись»[xxxiii].  Однажды его шутя спросили: «Как же вы стояли в строю в армии?» Он в ответ широко расправил грудь и поднял голову, затем снова принял свой обычный смиренный вид[xxxiv]. Старец обладал явными благодатными дарами, был прозорливцем и чудотворцем, но всегда видел в себе свои немощи, боялся кончины и Суда Божия. Свой трудовой образ жизни он всегда считал отдыхом. В одном из писем духовному чаду он пишет: «Я очень благодарю за ваши заботы обо мне грешном паче всех человек»[xxxv]. В письме духовным чадам священникам, находящихся в Троице-Сергиевой Лавре, он благодарит за посылки и жалуется: «Одного – смирения и терпения нет. Помолитесь, чтобы быть мне истинным монахом и служителем Божиим, днём и ночью иметь память смертную и истинное смирение, его же сатана трепещет, и послушания. Я проверяю свою совесть и нахожу, что я это всё потерял и живу в рассеянности и небрежении о своём спасении; всё стараюсь положить начало и не кладу, а смерть уже очень близко, так и паки я вас всех молю: сотворите обо мне грешном молитву у Преподобного»[xxxvi].

В надгробном слове, посвящённом памяти почившего Оптинского старца Варсонофия, митрополит Трифон (Туркестанов), его духовный сын,  говорил: «Ты умел только любить, только творить добро… Ты всё принимал с покорностью, как многострадальный Иов. Я свидетель, что ни одного слова осуждения кому бы то ни было я не слыхал от тебя. Я как пастырь знаю, что в наше время значат такие старцы. Его наставления тем более ценны, что с образованием он соединил высоту монашеской жизни…»[xxxvii]. 

Говоря о духовном облике преподобного Нектария Оптинского, Иван Михайлович Концевич, замечал: «Невозможно передать его дивные качества воплощённого смирения, необычайной кротости и скромности, любви и всего непередаваемого обаяния его благодатной личности»[xxxviii].

Преподобный Илиодор (Голованицкий), будучи «глубоко смиренен сердцем всю свою жизнь не позволял снять с себя портрет»[xxxix]. А преподобный старец Серафим (Романцев), когда приезжал в Москву по делам Глинской обители и намеревался посетить знакомых,  никогда не выражал желания вызвать такси или отвезти его на машине. Спокойно пользовался городским транспортом[xl].

Смирение было для них тем важным материалом, который крепко связывает наше духовное устроение, и если нет его, то наше строение рассыпается. Преподобный Макарий Оптинский с особой важностью советует «при исполнении добродетелей – скреплять каждую смирением»[xli], потому что именно «во смирении состоит успех в духовной жизни»[xlii], и если «всех наших зол причина – гордость, то всех благ ходатай – смирение»[xliii], ведь только по мере «смирения нашего мы получаем помощь Божию»[xliv].

Оптинские и Глинские старцы единодушно ставят смирение на первое место нашего духовного возрастания, именно в смирении должен быть начинаться путь нашего совершенствования, путь ко спасению. «Самое главное для спасения – смирение»[xlv], – говорил Глинский старец преподобный Илиодор (Голованицкий). «Без смирения, основания всех добродетелей, никто не может наследовать Царствие Небесное, ибо Господь взирает токмо на кроткого и смиренного и трепещущего словес Его (Ис. 66, 2)»[xlvi], – писал Глинский старец преподобный Макарий (Шаров). По мысли Глинского подвижника: «Вся наша правда и добродетели, если не растворит Господь Своим милосердием, обрящутся пред Ним аки рубище, в срамоте поверженное; посему нам необходимо всегда смирять себя, а не возноситься»[xlvii]. Если «есть смирение – всё есть, а нет смирения – ничего нет», – говорил преподобный Варсонофий Оптинский, считающий, что «без смирения добродетель ничто»[xlviii]. «Без смирения человек беден и никогда не может быть покоен в духе, без смирения вся великодаровитость человека есть навозная куча»[xlix], – смело замечал преподобный Глинский старец Серафим (Романцев). Потому что, по словам преподобного Никона Оптинского: «Какое бы здание добродетели мы не возвели, оно рухнет без смирения»[l]. По объяснению преподобного Иоанна Лествичника, – которого дословно цитирует преподобный Макарий, – «если любовь возвышает, смирение не даёт пасть»[li]. Преподобный Анатолий (Зерцалов) замечал, «дарования даются не трудам а смирению»[lii]. Следовательно, труд духовного возрастания напрямую зависит от нашего смирения. Как учил Глинский старец Пахомий (†1821): «Христианское совершенство состоит в глубине смирения. Все труды и подвиги наши только тогда будут иметь ценность в очах Божиих, когда будут основаны на смирении»[liii]. «Во всяком месте всеми силами мы должны стараться соблюдать всё то, без чего мы жить и спасаться не можем, именно: иметь глубочайшее смирение, то есть думать о себе и считать себя всегда наигрешнейшими и худшими всех живущих»[liv], – писал преподобный Глинский старец Пётр (Лешенко). Глинский старец Серафим (Романцев) даёт следующую характеристику смиренному человеку: «Истинно смиренный всех, как себя, любит, никого даже и мысленно не осудит, всех сожалеет, всем желает спастись, видит свою греховную нечистоту и со страхом помышляет, как будет отвечать на суде Божием, но не предаётся отчаянию или унынию, а твёрдо уповает на Бога. Истинно смиренный, тщательно скрывает свои добродетели, ибо похвала людская, как моль или ржа, всё изъедает»[lv].

Все письма, все советы Оптинских и Глинских старцев содержат в себе особый дух смирения, который каждый из них старается передать в душу своего духовного чада. И это не удивительно, как  писалось выше, старцы сами обладали этим драгоценным даром. Именно смирение для них есть то средство, «которое восполняет недостающее»[lvi], – говорит преподобный Иосиф Оптинский. Глинский старец схиархимандрит Иоанн (Маслов) учил, что если в основании греха прародителей лежала гнусная и мерзкая гордость и неотделимое от неё своеволие, то в основании новой благодатной жизни во Христе должно лежать диаметрально противоположное начало – смирение. Следовательно, от стремления человека к смирению или гордости зависит его близость к Богу или удаление от Него[lvii]. Так же, по словам старца, смирение служит наилучшим путём к стяжанию благодати Божией[lviii]. Отец Иоанн даёт оригинальное определение смирению: «Смирение – это способность видеть истину»[lix]. Потому что, «при искреннем смирении рождается правильный образ мыслей»[lx]. Именно поэтому смирение, в понимании Оптинских  и Глинских старцев, становится тем начальным путём к Богу, с которого христианин начинает свой путь к нравственному совершенствованию и спасению. «Каким путём идти к Богу? Идите путём смирения! – говорит преподобный Нектарий Оптинский, – смиренным несением трудных обстоятельств жизни, смиренным терпением посылаемых Господом болезней, смиренной надеждой, что не будете оставлены Господом»[lxi]. «Этот путь, то есть смирения, – говорит преподобный Анатолий (Зерцалов), – есть путь самый надёжный и, как говорят отцы, «непадательный». Ибо куда может упасть смиренный, когда он считает себя хуже всех? Да и как не смиряться, когда Иисус, Бог богов и Господь господей, «смирил Себе даже до смерти, смерти же крестныя?» (Флп. 2, 8)»[lxii]. Этот путь очень тяжёл, ибо, как говорит преподобный Антоний Оптинский: «Смирению от одних слов научиться нельзя, потребна практика, чтобы кто трепал нас и мял, и выколачивал кострику (жёсткая кора растений), без чего и в Царствие Божие попасть нелегко, которое многими скорбьми приобретается»[lxiii]. «Скорбные обстоятельства, воспринимаемые с терпением и самоукорением, – говорит схиархимандрит Иоанн (Маслов), – помогают формированию в христианине богоподобных свойств, из которых наиболее ценными являются упование на Бога, смирение, сопровождаемое преданностью воле Божией и послушание»[lxiv]. Можно сказать, что без испытаний, скорбей и не смиришься. Например, преподобный Анатолий (Зерцалов) считал, что «самое лучшее средство обрести смирение, потерпеть всякую боль, которая колет гордое сердце. И ждать день и ночь милости от Всемилостивого Спаса. Кто так ждёт, непременно получит. Эта-то боль, это-то самое горькое острое жало, укалывающее чувствительность сердца, и есть настоящий источник милостей Божиих и смирения. В них-то сокровенна есть милость Божия. Отыми от тебя болезни эти, томноту твою, оскорбления, укоры, недостатки, и ты останешься совсем нагая!»[lxv]. Также и преподобный Амвросий говорит: «Болезни и скорби ведут к смирению»[lxvi]. Поэтому смирение, можно сказать, даром не даётся. «Господь готов помогать человеку в приобретении смирения, как и во всём добром, – говорит преподобный Амвросий, – но нужно, чтобы и сам человек заботился о себе. Сказано у святых отцов: «Дай кровь и прими дух». Это значит: «Потрудись до пролития крови, и получишь духовное дарование»[lxvii]. Преподобный Илиодор (Голованицкий) учил: «Глубокое смирение приобретается лишь подъятием на себя спасительного ига Креста Господня и несения оного»[lxviii]. Старец Иоанн (Маслов) особо подчёркивает: «Смирение как благодатный дар Божий должен испрашиваться молитвой. Смирение рождается от познания своих недостатков и самоукорения»[lxix]. Преподобный Варсонофий Оптинский говорил своим духовным чадам: «Приобрести смирение очень трудно, легче иметь сто тысяч, чем смирение. Но если у нас будет хоть на копеечку, всё-таки не будем унывать, может быть, потом будет и на две, а Господь и за малое смирение не отвергнет нас»[lxx].

Рассмотрев учение Оптинских и Глинских старцев о смирении, можно сделать вывод, что их учение о смирении является драгоценным опытом их святой жизни. Духовный облик старцев хранил в себе это великое качество души, смирение. Благодаря глубокому святоотеческому знанию и духовному опыту, их советы и наставления имеют необычайную силу воздействия на душу человека. В учении старцев о смирении мы в  первую очередь замечаем святоотеческий дух, духовное делание, которое передавалось на протяжении тысячелетий от старца своему ученику. В их учении мы видим отражение духовного опыта преподобного Паисия (Величковского), который был их наставником. Насаждение в душе смирения, Оптинские и Глинские старцы считали найпервейшим духовным деланием. Без смирения в их понимании не возможно приблизится к Богу. Невозможно стяжать благодать Божию. Потому что, смирение как основное Божие свойство приближает нас к Нему. То есть, если христианин достигает смирения, он в наивысшей степени достигает богоподобия. Смирение, как первое противоядие гордости, от которой происходят все страсти, является самым важным средством духовного возрастания. Если гордость может погубить и самых добродетельных, то есть может в миг разрушить всё здание наших добрых дел, то смирение может сохранить от гордости и привести к спасению.