По устоявшейся традиции мы сегодня проводим нашу «зимнюю» встречу в Институте философии. Такие семинары организуются в течение уже несколько лет, благодаря совместным усилиям Института философии Российской Академии наук и Синодальной Богословской комиссии Русской Православной Церкви. Обычно это бывает встреча богословов и философов, но сегодня состав участников расширился. Мы рады приветствовать здесь представителей фундаментальной науки.

Тема нашего семинара: «Наука и богословие: от конфронтации к диалогу?» В самой формулировке темы присутствует определенное утверждение. Однако мы поставили его под вопрос, поскольку этот диалог является в большей степени нашим желанием, с которым связаны многие ожидания. И прежде всего мы надеемся, что современная наука и современное богословие от противостояния перейдут к диалогу.

Насколько справедливо такое ожидание? Это нам и предстоит выяснить.

Сегодня не остается сомнений в том, что и наше общество, и мир в целом стремительно меняются. Но перемены происходят не только в силу технического прогресса или социально-политических преобразований. Меняются представления о мире и человеке, то есть сама культура претерпевает изменения.

Это касается и отношения к религии. Религия не только не умерла, как ей предсказывали совсем недавно, но оказалась весьма востребованной в современном обществе и переживает ныне свое возрождение.

Религия—это многоразличная реальность. Она проявляется в разных формах. Кроме того, религиозное сознание имеет разные уровни: от бесхитростной веры простецов—до высокого мистического созерцания; от принятия основных истин христианства—до сложных и подробно разработанных богословских систем.

Сегодня возрождается не только массовая, народная вера, но и богословское умозрение, богословская мысль. Появилось новое поколение молодых богословов, которые получили образование и сформировались уже после снятия запретов на свободное развитие религиозной жизни и мышления.

Мы не только осваиваем наследие прошлого. Мы работаем над тем, чтобы сформулировать современные вопросы для богословия и найти на них ответы, удовлетворяющие и Церковь, и общество. Таким образом, богословие как форма духовно-интеллектуальной деятельности снова возвращается в нашу культуру после долгого отсутствия.

В этой ситуации актуальным становится вопрос о соотношении богословия и науки. В период насильственного подавления богословской мысли наука не просто доминировала, но утверждала свой почти абсолютный авторитет в нашей культуре. Это проявлялось на разных уровнях: в высоком смысле—для людей образованных и ученых, в широком смысле—для тех, кто довольствовался популярными изложениями ее достижений.

Обращаясь к теме нашего семинара, хотел бы отметить что это весьма сложная тема, требующая достаточного знания и мира науки, и мира богословия. Позвольте остановиться лишь на некоторых аспектах этой темы, рассматривая ее с позиции богословия.

В истории взаимоотношений религии и науки было несколько этапов.

В Средние века наука понималась совсем не так, как в Новое время. Тогда предлагалась теория «двойственной истины». Это значит, что познавательные усилия естественного разума признавались столь же законными, как и религиозное познание, согласно формуле апостола Павла: «Верою познаем» (Евр. 11, 13).

Позднее творцы новоевропейского естествознания сформулировали иной научный подход—абсолютно автономный по отношению к религии и богословскому познанию. В данном случае очень показательна известная фраза Лапласа: «Я не нуждаюсь в гипотезе Бога». Здесь не говорится об отвержении Бога. Речь идет о другом—о принципиальном отличии методологии науки от того, что можно назвать методологией веры, имея в виду путь обретения религиозного опыта. Ученый может верить в Бога, но его научное мышление осуществляется в иной, особой области человеческой деятельности. Как раз об этом свидетельствует тот факт, что многие ученые и творцы науки были верующими людьми.

По существу такая позиция сохраняется в науке до сего дня. И сама по себе она не враждебна религиозной вере. Но в определенный исторический период ее омрачила другая позиция, а именно та, которая была отождествлена с научной.

Имею в виду сциентизм, то есть так называемое «научное мировоззрение». Кратко его можно определить следующим образом: сциентизм—это утверждение не столько самодостаточности науки, сколько единственной подлинности того знания, которое добывается посредством процедуры научного исследования.

Богословие выступает против сциентизма вполне определенно. Процитирую современного философа:

«Основатели науки Нового времени лично были религиозными людьми. Однако… тот тип научного мышления, который они сформировали, предполагает такое отношение к миру, которое принципиально отлично от религиозного отношения. Поэтому неудивительно, что развитие современной науки с необходимостью привело к появлению идеологии сциентизма с его резко негативным отношением ко всем без исключения вне-научным формам мышления, а прогресс тесно связанной с наукой техники—к идеологии технократизма с его культом технического преобразования и контролирования всех природных и социальных феноменов». (В. А. Лекторский. Научное и вне-научное мышление: скользящая граница // Эпистемология классическая и неклассическая. М.: 2001. С. 42.)

В европейской культуре XIX и XX веков именно сциентизм как всеобъемлющее мировоззрение претендовал на то, чтобы заместить, вытеснить религию. Таким образом, в этот период он играл роль «светской религии», объясняя и происхождение мира, и сущность человека, и устройство общества, и пути развития цивилизации.

Сциентизм—это не просто опора на разум, это своеобразный культ разума, сопровождающийся оптимизмом и энтузиазмом. А культ не предполагает ограничений, это религиозный феномен. Так наука мифологизируется и превращается в религию, точнее в псевдорелигию. Конечно, в таком случае она становится открытым врагом религии как таковой.

Но нечто подобное, к сожалению, можно обнаружить и в богословии. И богословие также не должно впадать в свой, богословский «сциентизм». А мы и сегодня порой встречаемся с такой религиозной точкой зрения, в соответствии с которой современной науке отказывают в каком бы то ни было знании, если таковое не согласуется с определенными религиозными представлениями. Но это крайняя точка зрения, и ее не следует отождествлять с богословием вообще.

Нужно сказать прямо, какое взаимоотношение науки и богословия будет бесперспективным: это взаимоотношение по типу межрелигиозного диалога.

Сегодня для многих очевидно, что претензии науки на то, чтобы быть больше, чем наука, не оправданы. Это похоже на старые, по существу изжитые претензии богословия на то, чтобы быть тем универсальным знанием, которое готово отрицать очевидные достижения новоевропейской науки.

В то же время надо признать, что неприязнь науки и богословия основана в значительной степени на властных амбициях. Да, были периоды безраздельного господства богословия над свободным научным исследованием. Но были и другие периоды, когда наука захватила командные высоты и стремилась дискредитировать богословие. И если сначала говорили об опасности науки для веры, то позднее стали говорить—об опасности религии для науки и знания вообще.

Хотелось бы думать, что сегодня мы ушли от такой постановки вопроса. О репрессивной роли богословия в культуре давно уже нет речи. Но и проблема сциентизма—это, на мой взгляд, скорее, частный вопрос. Нам следует разобраться в отношениях между строгой наукой, с одной стороны, и строгим богословием, с другой.

Для этого нужно обратить внимание на некоторые аспекты того сложного интеллектуального, социального и экономического комплекса, который является современной наукой. Находясь в стенах Института философии, входящего в систему учреждений Академии наук, это вполне уместно.

Возникает вопрос: какие сферы интеллектуальной деятельности сегодня признаются в качестве научных? Разумеется, это математика и естествознание, так называемые точные науки. Но это также и общественные науки, включая историю. Кроме того—филология и психология. Сюда же включена и философия. Иными словами, существует единый комплекс научных дисциплин, в который, как говорили раньше, входят и «науки о природе» и «науки о духе». И это те дисциплины, которые преподаются в высших учебных заведениях разного профиля.

Не буду сейчас касаться старого, но поныне актуального вопроса о том, в каком отношении друг к другу находятся или должны находиться столь разные «науки»—о природе и о духе. В принципе всем понятно, что научное естествознание и современное гуманитарное знание объединяет, прежде всего, методология, то есть именно процедура получения того знания, которое является научным. И эта процедура, действительно, отличается от познания религиозного, в частности, христианского, которое вот уже две тысячи лет осуществляется внутри Церкви.

Но все-таки у нас, богословов, возникает вопрос о статусе богословия, которое по определению является «наукой о духе». И не надо быть ретроградом, чтобы вспомнить, что богословие—и как учебная дисциплина, и как особая наука—раньше тоже входило в комплекс Российской Академии наук и в российскую систему высшего образования. А в Европе и Америке оно и сейчас в подобную «систему» входит.

Не буду сейчас приводить аргументацию, подтверждающую тот факт, что многие специальные богословские дисциплины вполне соответствуют методологии гуманитарных наук. Да и богословие в более узком смысле,—а именно догматическое и библейское,—также является строгой системой, являющейся необходимой частью европейской христианской интеллектуальной культуры.

Но если философия входит в европейскую «систему наук», то почему в нее не входит и христианское богословие?

Другой важный аспект нашей темы касается тех процессов, которые происходят в самой науке.

В XX веке в науку, которая прежде была подчеркнуто холодной, отчужденной и ограничивалась логикой теоретического мышления и эксперимента, вернулся «человеческий фактор» и даже иррациональность. В саму науку пришли такие понятия, как наблюдатель, синергия, неопределенность, свобода, хаос… Наука пережила трансформацию, так что ныне говорят о классической, неклассической и даже постнеклассической науке…

В ходе диалога богословия и науки было бы важно прояснить эти изменения.

А с другой стороны в общественном сознании возникло понимание или опасение того, что научные исследования в их практическом применении приводят к негативным последствиям для бытия человека, общества и самой природы. Современная техника в разных формах является производной от теоретической науки. Эта техника подверглась жесткой критике со стороны как философов, так и широкой общественности.

И в то же самое время религия, по инерции, продолжала восприниматься «научным сознанием» как сфера иллюзий, как психологический опыт, который невозможно проверить научными средствами, то есть который нельзя признать «объективным», то есть всеобщим.

Такова сложная ситуация, в которой сегодня оказались и наука, и религия. И здесь я хочу обратить ваше внимание на очень важный момент.

Мы не должны сводить нашу сегодняшнюю дискуссию к обсуждению вопроса о власти религии или науки в обществе, об их влиянии на общественное сознание. Этот вопрос можно и нужно обсуждать, но это уже другая тема. Хотя вопрос об общественном статусе и влиянии религии и науки, безусловно, тесно связан с тем, как они сами понимают свое место в культуре.

Наша задача в том, чтобы обозначить свои позиции и по возможности определить перспективы взаимных отношений, а может быть, и взаимодействия.

Осознание и выполнение такой задачи важно по существу. Для общества это важно только в качестве следствия хотя бы в силу того, что и наука, и религия сегодня являются значимыми составляющими нашей культуры. С этим вряд ли возможно (кто-нибудь будет) спорить.

Итак, мы должны достичь понимания того, что такое богословие.

Богословие—это христианская наука. Недавно почивший академик Лев Николаевич Митрохин говорил о религии как о «науке жизни». Но это не совсем точное определение. Конечно, богословская наука—это прежде всего наука жизни—жизни человека перед Лицом Бога. Но в данном случае наука—это не только так называемый жизненный опыт—обыденный или возвышенно-духовный. Это также и понимание такого опыта. А понимание требует процедур анализа и синтеза, то есть строгого размышления, имеющего свою методологию.

Богословие упорядочивает средствами разума, логики и последовательного рассуждения данные индивидуального религиозного опыта в соответствии с тем заданием, которое дает Бог в заповеди о Богопознании.

Конечно, богословие теоретически исходит из догматов веры, данных в Откровении, в Священном Писании и в Предании Церкви. Но богословие ничего не стоит—как «медь звенящая», по слову апостола Павла,—если оно не является теоретическим выражением духовного опыта. Подлинно православное богословие—это «экспериментальное» богословие. Только «экспериментом» здесь является не научный опыт, а опыт личностный, то есть единичный и в принципе неповторимый средствами научного исследования.

Надо прямо сказать: две методологии—научная и религиозная—находятся в разных пространствах деятельности и опыта человека.

Отсюда другой тезис: наука и богословие являются принципиально различными сферами человеческого опыта и познания.

Тогда возникает вопрос о статусе знания.

Тема науки есть тема знания. Но сегодня вопрос о том, кто обладает действительными и всеобъемлющими познаниями о мире, о человеке, о Боге—остается открытым. Система научного знания—даже такая широкая, которая соответствует системе Академии Наук—не охватывает всего поля Знания в целом. Отсюда, кстати, и новый интерес к религиозному знанию.

Церковь не выступает против современного научного знания. Скорее напротив. Если Церковь иногда «запаздывала» с признанием результатов научной работы, то это происходило скорее в силу присущего ей естественного консерватизма и заботы о неконфликтном развитии общества и культуры. Но сегодня этот же церковный консерватизм—как бы это ни показалось странным и парадоксальным—работает именно на утверждение неопровержимых достижений науки.

И это понятно! Церковь не меньше науки заинтересована в ограничении влияния различных псевдо-научных и псевдо-богословских учений и практик вроде оккультизма, магии, культа многообразных суеверий и тому подобного. Здесь наука и богословие являются союзниками, потому что богословие реалистично по своему существу и следует строгой логике. Богословие не в меньшей степени рационалистично, чем наука. Хотя это рационализм другого рода.

Поэтому там, где научное знание не вступало в антагонизм с религиозной верой, Церковь так же не вступала в противостояние с наукой.

Сегодня речь не идет об антагонизме. Речь идет о том, чтобы мы—помимо властных амбиций, которые, кажется, уже не грозят ни науке, ни религии,—увидели друг друга такими, какие мы есть. И осознали обоюдную ответственность перед обществом—как перед ее широкими кругами, так и перед отдельными сообществами интеллектуалов.

Прежде всего, нам нужно прийти к согласию в том, что познание—а, следовательно, и знание—не только может быть, но и бывает «ненаучным». И его нельзя смешивать с псевдонаучным знанием.

Религию и богословие следует отнести к области вненаучного знания. К этой же области относятся мифология, искусство, литература и просто жизненный опыт. И это тоже знание, ибо их нельзя свести лишь к частным психологическим переживаниям индивида. Раньше такое знание называли мудростью, которая, как известно, имеет межчеловеческое, общественное, а значит и «объективное» значение.

Наука и религия в лице богословия—это два разных способа отношения к реальности, два пути ее познания и освоения. Можно сказать и по-другому: это два разных языка, два языковых мира.

Для преодоления антагонизма между ними не нужно стремиться к синтезу, потому что он принципиально невозможен. Задача в другом: правильно сопоставить эти две сферы человеческой интеллектуальной и духовной деятельности и достичь взаимопонимания между людьми науки, носителями научного мышления, и людьми мышления богословского.

Богословие не претендует на статус и авторитет науки в ее светском понимании. Но в ответ оно вправе требовать, чтобы и наука не пыталась опровергать богословие и его предмет со своих, то есть внебогословских, внерелигиозных, позиций.

Вместо этого нам нужно учиться понимать другой язык. Только так мы сможем войти в мир иных смыслов, разобраться в такой логике, которая нам, может быть, непривычна. Здесь могут помочь те люди, которые владеют обоими языками. Например, среди священнослужителей с богословским образованием и среди наших прихожан есть немало людей, имеющих не только светское естественнонаучное или техническое образование, но и ученые степени. Есть и верующие ученые, которые стараются выполнять роль посредников между мирами религии и науки. Здесь уместно вспомнить подобную миссию ныне покойного академика Бориса Раушенбаха.

Если наука и богословие пойдут путем взаимного ограничения своих интеллектуальных притязаний, тогда, возможно, они достигнут не только взаимопонимания. Они смогут взаимно дополнять друг друга.

Снова хочу обратиться к словам философа:

«Научное мышление—один из способов познания реальности, существующий наряду с другими и в принципе не могущий вытеснить эти другие. Но разные способы мышления не просто сосуществуют, а взаимодействуют друг с другом, ведут постоянный диалог (включающий и взаимную критику) и меняются в результате этого диалога. Поэтому сама граница между научными и вне-научными формами мышления является гибкой, скользящей, исторически изменчивой. Наше представление о науке и научности исторически условно, оно меняется и будет меняться (хотя в каждый данный момент и в определенной дисциплине оно более или менее определено). В современной ситуации, в условиях трансформации технологической цивилизации весьма плодотворным является взаимодействие с другими познавательными традициями. Особенно значимым такое взаимодействие представляется для наук о человеке». (В. А. Лекторский. Там же. С. 51.)

Богословие может найти свое «новое» место только во всем комплексе человеческих знаний.

Наконец, хотел бы обратить внимание еще на один аспект нашей темы.

Специфика взаимоотношений науки и богословия, научного и религиозного знания заключается в том, что их сферы одновременно и различны, и накладываются друг на друга. Существуют темы, которые равно значимы и для науки, и для богословия. Это космология, происхождение и эволюция природного мира и человека. Это психосоматическая жизнь человека и антропологическая проблематика в целом. Это так называемые паранормальные явления. И одна из важнейших областей взаимного интереса—последствия активного технического освоения и подчинения природы.

В тех сферах, где наука и богословие встречаются, необходимо не только взаимопонимание, но и взаимодействие. Наука может ответить на вопросы богословов, а богословы—разъяснить свою позицию по тем же вопросам.

Кроме того, сегодня наука делает поворот: от жесткого отношение к природе как к мертвому «объекту» исследования и технического воздействия—к пониманию природы как сообразной человеку живой целостности.

А ведь именно богословие до сих пор сохраняет это понимание космоса как живого организма, как «большого тела» человека и человечества, к которому нельзя относиться прагматически, но обязательно—с благоговением, как к дару и святыне. С богословской точки зрения, мир—это дар Бога, а потому мир является святыней для человека. Так же, как и его собственное тело.

Богословие может косвенно взаимодействовать с современной наукой также в вопросах ее философских оснований. Ведь богословие и философия—родственники.

В отличие от науки, философия обращается к фундаментальному вопросу о Бытии как таковом. Соответственно, философия видит в человеке того, кто не просто живет в природном и социальном мире, но приобщен к бытию и укоренен в нем. Это больше, чем исследование природных феноменов и освоение природы посредством искусственных, технических инструментов.

Богословие же, в свою очередь, говорит о Боге. Но Имя Бога в Священном Писании—Сущий, или: Тот, Кто существует, бытийствует. Это имя относится и ко Христу, поскольку Христос, согласно нашей вере,—не только Человек, но и Бог, то есть Богочеловек. Это Имя—Сущий (по-гречески ООN)—можно прочесть в нимбе Спасителя на Его иконных образах. Таким образом, богословие мыслит не просто о неких религиозных предметах, но о существе Бытия.

Итак:

— наука и богословие не являются антагонистами, если они взаимно ограничивают сферу своей компетенции;

— богословие относится к области вненаучного знания;

— у богословского знания—свой язык, который нужно изучать, чтобы понять, что говорит богословие;

— у науки и богословия есть общие темы и проблемы, которые нужно рассматривать в диалоге.

И, наконец, мы призваны достичь взаимопонимания и, возможно, сотрудничества на основе общей обеспокоенности судьбой человека, природы и культуры.

* Выступление на семинаре «Наука и богословие: от конфронтации к диалогу?». Москва, Институт философии РАН, 22 февраля 2005 г.