ИНТЕРВЬЮ МИТРОПОЛИТА ФИЛАРЕТА ЖУРНАЛУ «СТУПЕНИ» №4 (2008)

Наши беседы с митрополитом Филаретом стали доброй традицией. Каждый раз мы пытаемся спросить чтото новое и важное. В этом году исполняется 30 лет служения владыки Экзарха на Белорусской кафедре. Это серьезная дата, которая заставляет нас задуматься над всем тем, что сделал митрополит Филарет для нашей Церкви.

— Владыка, расскажите, пожалуйста, как произошло Ваше назначение на Белорусскую кафедру?

— Это произошло в связи с кончиной митрополита Никодима (Ротова), о которой я узнал, находясь в пути из Дюссельдорфа в Берлин. Мне позвонил тогда еще Юра Талыпин, а сейчас—архиепископ Лонгин. Он меня провожал в Берлин, и мы как раз вспоминали владыку Никодима: он находился в Риме, и состояние его здоровья было не из лучших… И вот Юра мне сообщает, что состоялась аудиенция владыки у Папы Римского, во время которой митрополит Никодим скончался. Это известие, естественно, подвигло меня взять благословение у Святейшего Патриарха Пимена и вылететь в Москву (а потом в Петербург) и принять участие в погребении владыки. За телом митрополита Никодима вылетел митрополит Антоний (Мельников). С последним мы всегда были в хороших человеческих отношениях: жизненные пути наши шли параллельно, иногда пересекались…

Так я через некоторое время и оказался в Минске, где до того никогда не был. Но много раз проезжал поездом, летел самолетом над Беларусью, над Минском. И, наконец, я получил назначение на Минскую кафедру. На протяжении этих 30 лет служения я всегда по-доброму вспоминаю это назначение, это послушание. Никогда у меня не было ропота, а если что-то такое и начиналось (потому что были обстоятельства, которые, может быть, оправдывали в некотором смысле ропот), все равно—слава Богу за все! Господь помог мне спокойно исполнить послушание. Я благодарен Богу, благодарен пастве белорусской, которая приняла меня наилучшим образом.

Снова и снова я благодарю наш благочестивый белорусский народ, народ-труженик. Много трогательных картин встает передо мною… Я ведь до назначения на Белорусскую кафедру на приходах не служил, не бывал в провинции, и именно здесь я впервые встретился с народом-тружеником. Люди подходили ко мне под благословение, складывали свои руки, и я понимал, что не им надо было мои руки целовать, а мне— их руки, натруженные, с мозолями, с трещинами; руки тружеников… Поэтому я благодарен Богу за эту встречу и молюсь всегда о Беларуси и о ее народе. И, конечно, теперь уже понимаю, как важно, чтобы во главе нашей страны стояли достойные люди, преданные именно интересам народа, с чем я, слава Богу, сейчас сталкиваюсь. Встреч с руководителями разного плана тоже было много, и я должен опять-таки благодарить Бога, что эти встречи и знакомства, как я думаю, были взаимно полезны.

— А как восприняли власти БССР Ваше назначение? Может, были какие-нибудь провокации с их стороны, время ведь было непростое…

— Да, время было непростое, но я благодарен Богу, что Он как-то провел меня сквозь те интриги, хотя должен признаться, что интриг, как таковых, я и не ощущал. Лично я всегда шел к первым секретарям, партийным работникам с открытым сердцем и всегда ставил откровенно вопросы. Подумав, благословившись в святом углу, идешь смело на встречу, на собеседование… Было много непростых, ответственных встреч, но, по-видимому, искренность и добрые намерения тоже встречались.

— Какие первостепенные задачи Вы поставили, вступив на Белорусскую кафедру, и все ли из намеченного Вам удалось воплотить в жизнь?

— Сначала необходимо было как-то сохранить то состояние, в котором пребывала Церковь (структура, система управления Церковью) на то время. У меня до этого был маленький опыт правящего архиерея Калининской епархии. Тамошний уполномоченный — такой крепкий орешек—предъявил претензии Куроедову Владимиру Алексеевичу: «Слушайте, а чего это Вы нам прислали такого молодого, энергичного?.. У нас же был Иннокентий, нам вполне было достаточно! А теперь вот прислали какого-то…» Ну, не сказал «комсомольца» (к этому я не имел отношения), но, видимо, это подразумевалось. И там, в Калинине, и здесь, в Минске, я пошел на прием к уполномоченному по религии в нашей церковной одежде: в рясе, в скуфье, с панагией… А секретарь епархии, отец Михаил Буглаков (очень хороший был человек), мне и говорит: «Владыка, а… а…». Я говорю: «Что—“а”?! Вот так и пойдем, я не снимал рясу ни при каких обстоятельствах: и в поездах, и в самолетах, и во все инстанции (кроме больниц) я надевал рясу. Не бойтесь, батюшка, все будет хорошо, поехали!» И мы с ним поехали. Там, конечно, была определенная реакция, но все прошло действительно нормально. Очень важно быть принципиальным человеком. Первое, что было достигнуто, это появление в среде светской, гражданской в церковной одежде. Здесь неплохо были на то время организованы округа благочиний. И мы встречались, обсуждали накопившиеся проблемы. Эти встречи были регулярными, нужно было думать об образовании наших кадров. И тут Жировичская обитель, естественно, стала тем местом, где это проходило.

— Владыка, известно, что власти не раз пытались закрыть Жировичский монастырь. А что Вы делали в свое время для того, чтобы это закрытие не произошло?

— Да просто жить надо активно—вот и все! Ныне покойный владыка Никодим говорил: «Вот обидно, только 3 месяца побыл митрополитом на Минской кафедре, так ни разу и не побывал в Жировичах…» Была даже такая шутка, что это какой-то Промысл Божий, что некоторые митрополиты никак не могут доехать до Жирович: то машина сломается, то еще что-то… Среди них были и такие «активные», которые могли бы пойти на предложения и просьбы властей закрыть обитель, как монастырь, и оставить только в качестве прихода. Поэтому, когда я сюда приехал, покойный отец Леонид Божко, наш протодиакон, так пошутил: «Ну,—говорит,—Господь допустил, наконец, архиерея до Жирович!..» Когда мы приехали в Жировичи, то, конечно, все здесь было достаточно убого; прискорбно было все это видеть… Но жизнь началась, начались лектории для духовенства, те самые встречи, о которых мы уже говорили—именно в Жировичах, в зале на втором этаже, где сейчас трапезная,—туда я приглашал наших опытных, маститых благочинных, серьезных людей, которые очень поддерживали меня в моих скромных начинаниях. Я питался их опытом и информацией, которой у них собиралось очень много: такой интересной, как, например, отношения с властями на местах и прочее. А они тоже, так сказать, ободрились: увидели, что нужны для Церкви. Царство Небесное схиархимандриту Иоанну (Маслову), который сразу был привлечен к работе по вопросам исповеди, духовного руководства, а также по литургике. И отца Георгия Латушко, настоятеля нашего Петро-Павловского собора, я тоже пригласил, и отца Михаила Буглакова (покойного) тоже…

— Владыка, в то время Епархиальное управление находилось на улице Червякова. Ваша жизнь повседневная проходила, наверное, в более спокойной обстановке, чем сейчас?

— Я бы так не сказал. Сам характер архиерейского служения не предполагает спокойствия. Перед моим приездом отец Михаил—он был тогда только привлечен к епархиальной жизни владыкой Антонием—занимался приготовлением архиерейских покоев. Покои—громко, конечно, сказано: наше обиталище было действительно очень скромным. В целом, обстановка была очень уютная, спокойная. Двери епархиальные были всегда открыты—и народ, и духовенство знали об этом. Жалко, приходится теперь оттуда выбираться…

— Когда Вы заметили изменения в отношении к Церкви со стороны государства и общества, и в чем это проявлялось?

— Прежде всего, необходимо отметить 1988 год—юбилей Крещения Руси. В верхах думали, что этот праздник пройдет—и всё, но уже невозможно было канализировать это событие с их партийной точки зрения. Это торжество всколыхнуло общество. Тогда же состоялась встреча с генеральным секретарем, были подняты многие вопросы (у меня до сих пор хранится записная книжка, где записаны, если не ошибаюсь, 36 вопросов). Мы, конечно, на уровне Синода готовились к этому. И, действительно, многие вопросы были рассмотрены; тогда же было принято решение об открытии Киево-Печерской лавры. И по многим другим вопросам, важным на то время, было дано «добро», загорелся «зеленый свет». Это, конечно, благодаря юбилею Крещения Руси. Само же это празднование дало широкий резонанс во всех регионах Русской Православной Церкви. Тогда же была открыта наша семинария, печатные органы, Духовное училище.

— Владыка, за время Вашего служения число храмов в Беларуси возросло в 4 раза. Открытие какого храма Вам особенно запомнилось?

— В первую очередь, это храм Марии Магдалины и Петро-Павловский собор в Минске.

— И последний вопрос: какое основание положить в своем служении молодому священнику?

— Нужно быть верным всем церковным установлениям. Начиная с тех, которые касаются совершения богослужения, правил подготовки к богослужению. Конечно, разные есть положения: если ты монах, то это одно, если в миру, то другое… И необходимо постоянно следить за собой, постоянно приносить покаяние, не засорять свою душу забытыми (иногда и умышленно покрываемыми) недостатками. Для священнослужителя очень важным является чтение «Учительного известия». Это духовный опыт, накопленный веками, и если его не получается выполнять, то, по крайней мере, необходимо знать, что мы должны исполнять и не исполняем.