Воспоминания о митрополите Филарете 

протоиерея Сергия Мовсесяна

Первый раз я близко увидел владыку Филарета на одной из православных молодежных встреч в доме церковного общения «Кинония». Представители белорусских православных братств рассказывали о себе, демонстрировали в холле здания свои умения. У меня создалось впечатление несопоставимости этого небольшого дома и масштаба личности владыки. В какой-то момент мне нужно было выйти, в коридоре я поправлял свою обувь, и вдруг – вижу перед собой владыку. У меня сразу возникло чувство, будто меня застали врасплох. Но тут я увидел глаза владыки, которые говорили, что ему интересно и радостно видеть живую душу, к которой у него есть неподдельный интерес. Он что-то мне сказал – я даже не помню что, но светлое впечатление от этой «случайной» встречи осталось навсегда. 

Еще до этой встречи я слышал от однокурсника по учебе на философском факультете БГУ об исключительном масштабе личности владыки. Сергей Шатравский, нынешний проректор по научной работе Института теологии БГУ, в ту пору еще далекий от Церкви, рассказывал, что ходил со своими друзьями на службы в кафедральный собор, даже не особо понимая то, о чем говорит в храме владыка, просто чтобы посмотреть на эту «гору», «океан», «водопад». 

Следующая встреча была, когда я уже поступал в семинарию и брал благословение владыки на поступление. Я целый день прождал около приемной: вне очереди проходили какие-то важные люди, многие задерживались подолгу. К вечеру у меня скопились усталость и напряжение: «Сколько можно?» – думал я. И вот, после долгого ожидания владыка принял меня в своем кабинете – и у меня было впечатление, что этой мой дедушка, а я его внук. Я почувствовал атмосферу теплоты, доверия, которая рождала желание поделиться сомнениями, желание трудиться и быть подлинным. 

Я поступил в семинарию, но спустя полтора года учебы по семейным обстоятельствам мне пришлось перевестись на заочную форму получения образования. Я собирался устроиться на светскую работу. Священник, который направил меня в семинарию, настоял, чтобы я сходил к владыке и получил на это благословение. Я попал к владыке, изложил ему свое дело, он выслушал и сказал: «Подождите и зайдите ко мне через полчаса». А незадолго до этого в епархиальном управлении возникла вакансия. Через полчаса я пришел, отстоял еще три часа и, наконец, зашел к владыке, который спросил меня: «Что скажешь, если я приглашу тебя потрудиться в епархии?. На самом деле, это было некое чудо. Сейчас я понимаю, что если бы не это призвание, то светская жизнь как «лев рыкающий» просто похитила бы меня. Сколько я видел ребят, которые под самыми разными предлогами отходили от активного участия в церковной жизни. Зачастую это приводило к проблемам и в духовной жизни. За это чудо можно до конца дней благодарить Бога. 

Так я стал референтом Минского епархиального управления. Я начал работать в редакции «Минских епархиальных ведомостей», где пригодился опыт работы в редакции журнала «Ступени». Затем владыка поручил мне готовить проекты ответов на письма, которые приходили в епархиальное управление. Лично владыке писали очень многие из Беларуси, стран ближнего и дальнего зарубежья по самым разным, очень серьезным и банальным бытовым вопросам. Каждый раз, когда я готовил проект ответа, то настраивался: как бы владыка ответил? И это не всегда получалось, потому что в силу своего высокоумия я пытался сказать что-то такое правильное, исчерпывающее. Владыка показал мне, что это совершенно не то, что человек ждет в трудную минуту. Невозможно себе представить, чтобы в такой ситуации он стал бы человеку в беде озвучивать мудрые философские доказательства. Оценивая мои проекты ответов, владыка не перегружал меня объяснениями, не говорил, где ошибка, и что нужно исправить. Он давал понять, как нужно ответить, был камертоном, задавал дух мысли. И в дальнейшем, когда я готовил очередной проект, я не столько пытался написать «правильный» ответ, сколько настроиться на тот дух, который задавал владыка. И это была большая отрада, когда я приносил с трепетом проект, стоял перед его дверями, перечитывал текст глазами владыки, мог что-то тут же исправить, зная, что владыка не оскорбится исправлениями. Наоборот, видя живую мысль, он и сам что-то тут же добавит. При этом у него было множество важных церковных и государственных дел, несопоставимых по масштабу с этими частными письмами. Но у владки было свое искусство масштабирования реальности. Духовное, церковное искусство.

Помню, уже вечером мы разбирали письма и проекты ответов, он долго читал, потом отложил все, поднял голову и говорит: «Вот они – церковные будни». Эти слова были для меня утешением, ведь в действительности я переживал насчет важности своей работы, особенно насчет ответов на письма людей с болезненным сознанием. Я почувствовал, что может, по сравнению с большими делами владыки, мое послушание ¬– мелочь, но из таких мелочей и состоят церковные будни, и важно ими не пренебрегать. Владыка был ко всем очень внимателен и никогда не пренебрегал никем, но прилагал всех к своему сердцу и этим и меня очень сильно воспитывал. Он жил в настоящем. И проживал каждое дело с памятью о Боге. По крайней мере я воспринимал его величественную медлительность даже в незначительных делах именно так. Для меня это было очень дорогое послушание, благодаря которому я имел возможность не мечтательно, но вживую соприкоснуться с образом мыслей, чувств, с духом владыки. Всей душой верю, что благословение владыки покрывало, вдохновляло, духовно наставляло нас, сотрудников управления. Помню, как говорил многолетний пресс-секретарь владыки А.А.Петрашкевич: «Работа с Владыкой – это чудо нон-стоп».

Следующим этапом моего церковного служения стало назначение меня иподиаконом владыки. То, как владыка совершал богослужение – его величие, мощь, огонь, которые он являл не только в столичных храмах, но и на далеких деревенских приходах – все это увлекало, звало за собой, а по сути дела создавало тебя перед лицом Божиим. Богослужения владыки – это, как сказал в своих воспоминаниях архиепископ Антоний (Доронин), «торжество присутствия».

В силу особенностей своего ума я был совершенно бестолковым иподиаконом. Я не мог запомнить, в какую сторону повернуть орлецы, как нужно держать жезл или посох. Братья старшие иподиаконы видели мою неключимость и благосклонно поставили меня последним иподиаконом. Всю службу я имел возможность не суетиться, а стоять просто-напросто с жезлом у Царских врат, за что я был очень благодарен братьям. Я мог стоять и молиться с владыкой без всякой суеты. То, как он наполнял само богослужение, – это просто удивительно. Сейчас, когда я сам служу, то замечаю, что простые возгласы – «мир всем» и другие – слишком легко и просто мне даются. Сравниваю это с тем, как владыка преподавал «мир» всем. Этот мир был действительно запечатлен в его взгляде, в его жестах, он всего себя вкладывал в этот «мир всем». Вспоминается, как он молился о винограднике Божием «его же насади десница Твоя». Как он на Пасху, поворачиваясь к пастве и выдерживая некую паузу говорил: «Христос Воскресе!» Как будто он метал в народ Божий сноп огня, энергии, просто охапку каких-то звезд. После паузы эти огни рассеивались по народу, и оттуда вдруг гулом возвращалось: «Воистину Воскресе!» Он поворачивался и произносил второй раз: «Христос Воскресе!» Он не кричал, это не было каким-то мальчишеским задором. Он видел и чувствовал этих людей, которые стоят на грани между адом повседневности и радостью праздника, чуда. За эту грань он переводил их своим «Христос Воскресе». Это было настоящее чудо. Пасхальная радость присутствовала на всех его службах. 

Я помню, однажды мы приехали на приход. Пожилой батюшка уже не мог полноценно контролировать всю приходскую жизнь. Его матушка также не со всем справлялась. От волнения, вызванного приездом митрополита, все сыпется. Хор начинает петь, и становится понятно, что ничего не получается, что все пропало. Матушка пытается совладать с певчими на хоре, батюшка робко опускает глаза в пол, потому что ничего не может сделать. А владыка повернулся, посмотрел на протодиакона Владимира Назарова, на будущего владыку Антония, который был тогда его иподиаконом, кивнул головой и они вышли на солею. Отец Владимир стал совмещать диаконский и певческий чин, а будущий владыка Антоний пел. Это было прекрасно. Владыка пришел и сотворил праздник. Он приходил, и всякую такую пещеру, вертеп, делал местом богоприсутствия. В этом был владыка Филарет. 

Очень важным и памятным для меня было благословение владыки на брак. За годы работы в епархии у меня сложилось впечатление, что он очень внимателен к тому, кто, что и как делает, и что из этого может получиться. И еще он очень неспешный. Я видел, как во всех своих решениях он всегда давал место Божьей воле. И вот я работал в епархии, иподиаконствовал, размышлял, как дальше жить. Посоветовавшись с отцами, с братьями, со старшими, я пришел к решению, что мой путь – в браке, и пришел с этим к владыке. Мне показалось, что он испытал некое удивление. Наверное, у него были свои представления, но он меня благословил, и потом принял с невестой и благословил нашу семью. 

Параллельно с работой в епархиальном управлении я обучался в аспирантуре кафедры философии культуры БГУ, собирал материал для написания диссертации на соискание степени кандидата философских наук. Наступил момент, когда нужно было завершать написание диссертации и выходить на защиту. Я пришел к владыке за советом и говорю: «Владыка, стоит или не стоит защищаться?» Он очень удивился и говорит: «Ты ведь готовился к этому?» Я говорю: «Да, вы меня благословили». – «Конечно защищайся!» Для него было отрадой то, что мне интересна наука, что я продвигаюсь в этом направлении и не бросил все на полпути. Я понимал, что при той занятости, которая у меня была в епархии, я не смог бы закончить диссертацию. Я предполагал, что если полгода мне дадут возможность меньше посещать епархию, я бы смог завершить диссертацию. Озвучил свои мысли владыке, и он меня благословил: «Пожалуйста, бери академический отпуск». И представьте себе, с сохранением заработной платы! Кроме того, по его благословению мне собрали компьютер из комплектующих, которые нашлись в епархиальном управлении. На нем я писал диссертацию, а через полгода владыка продлил мне академический отпуск и вновь – с сохранением заработной платы. 

Когда, наконец, работа была завершена, я пришел к владыке, и он был несказанно доволен. Мы обсудили тему моей диссертации, которая после долгих перипетий кафедральных утверждений приняла такой неудобовыразительный вид, что когда я ее озвучил владыке он засмеялся и произнес: «У… какая крокодилица». Я пригласил владыку присутствовать на защите, и было видно, как он был рад этому приглашению. Для него очень значима была научная, интеллектуальная и культурная жизнь столицы. Я советовался с ним во всех организационных мелочах. По неписаному регламенту после защиты полагается организовать фуршет, и об этом я тоже советовался с владыкой, а он и в этом вопросе оказал мне существенную помощь. В период подготовки он сам меня часто спрашивал: «Ну что, какая еще помощь нужна?» Он организовал внешнюю рецензию от Синодальной богословской комиссии.

Несмотря на большое желание, владыка не смог присутствовать на моей защите, поскольку в тот день находился в Москве. Во время самой защиты мне постоянно беззвучном режиме звонил мобильный телефон. Это был владыка, который очень хотел узнать, как все прошло. Когда я уже защитился и уставший возвращался в маршрутном такси домой, владыка звонил очередной раз, а я не мог в маршрутке поднять трубку и высказать ему всю благодарность своей души. Я очень переживал из-за этого, ведь перезвонить в Москву я не мог. 

Вскоре после моей защиты по благословению владыки и по приглашению заведующего кафедрой богословия Института теологии БГУ протоиерея Владимира Башкирова я стал преподавателем института. Как-то, спустя некоторое время, во время одной из служб я подносил владыке запивку. Он, взглянув на меня, воскликнул с юмором и радостью: «О, какие люди подносят мне запивку!» На традиционных обедах после богослужения владыка умел красиво управлять праздником, сам брал все в свои руки, чтобы никто не скучал. Иногда он и нас, иподиаконов приглашал сказать слово. И вот однажды он дал слово мне. А меня потянуло на какие-то философские изыски, что мне показалось оригинальным и интересным. Владыка все выслушал и произнес: «И такое нужно». Меня тогда эта реплика поразила: как так? Ведь это же самой ценное, это богословие! А владыка показывал (и этой репликой в том числе), что жизнь раскрывается во всей своей полноте в празднике, а наука – это часть жизни, то, что тоже может украшать жизнь, превращая ее в праздник. 

Однажды владыка за Божественной литургией в домовом храме Минского епархиального управления рукополагал кого-то во священника. Я иподиаконствовал. После окончания службы владыка говорит: «Ну, а ты когда уже?» Я с трепетом отвечаю: «Владыка, ведь это же не я решаю, а вы – как скажете». Владыка услышал и на этом все закончилось. Я ожидал, что будет какое-то продолжение, но все затихло. Через некоторое время секретарь епархиального управления протоиерей Николай Коржич сообщил мне волю владыки – чтобы я писал прошение и готовился к хиротонии. Сначала она планировалась в декабре, но я заболел, попал в больницу, прошел своеобразный очистительный период, и уже 8 февраля 2009 года на праздник Новомучеников и исповедников Церкви Русской был рукоположен во диакона, а 12 апреля 2009 года, на Вход Господень в Иерусалим, – во священника. 

Отношение владыки к богословской науке и богословскому образованию было особенным. Мне кажется, что он очень тосковал по богословской науке. Его богатая библиотека была, если можно так сказать, некоей компенсацией тому, что сам он не мог непосредственно заниматься наукой. Но духом он ко всему этому был причастен, он любил науку любовью ребенка к сладостям в родительском шкафу. Владыка должен был заниматься многими церковными делами, и потому прикоснуться глубоко и фундаментально ко всем этим знаниям ему просто не позволяло время. 

Я видел, с каким удовольствием он покупал и просматривал книги, диссертации. Когда в Беларусь приезжал митрополит Чешских земель и Словакии Николай, среди его спутников был молодой человек, имевший научную степень в богословии. На торжественном ужине наш владыка и ему оказывал внимание, интересовался, чем он занимается. Тот рассказал, что написал диссертацию по блаженному Феодориту Кирскому. И владыка вдруг начал у него интересоваться, спрашивать, узнавать нюансы этой темы с большой радостью и интересом. И это был не просто дипломатический интерес, а настоящая любовь к знанию. 

Еще одна любовь владыки – это история. Он финансировал исторические исследования и публикации, собирал древности. По его благословению отец Александр Болонников создавал Церковно-археологический кабинет Минской духовной академии, и владыка очень интересовался этим проектом и сам вносил в него ценные дары. Редкие предметы в библиотеке, музее или кабинете были для него не просто ценными, но бездушными предметами, а подлинными свидетелями живой традиции, подтверждающей преемственность. Рядом с этими древностями он сам очень органично смотрелся. Он – архиерей Апостольской Церкви, той Церкви, где издревле читались эти книги на этих языках. 

В сфере духовного образования деятельность владыки была очень многогранна. С одной стороны, он глубоко принадлежал традиции русской духовной школы, а точнее – Московской духовной академии и Свято-Троицкой Сергиевой лавры. Это был русский лаврский монах с глубокой преданностью лаврским святыням и богослужениям. С другой стороны, будучи Экзархом Западной Европы, он видел без каких-то шор всю красоту того, что есть в Европе, понимал, что такое европейская образованность, что такое университетский интеллектуальный дух, дисциплина ума. Ценил, но не пленялся ими. 

На момент организации факультета теологии Европейского гуманитарного университета Владыка увидел, что Церковь вступает в новую эпоху. Напомню, что это были 90-ые годы. Факультет создавался как площадка для богословского осмысления происходящих изменений. В традиционных духовных школах тогда никто не был готов идти по этому пути. В духовной семинарии владыка ценил традицию существования духовной школы в монастыре. Духовная академия виделась им центром развития церковной науки на достойном уровне. Широта души владыки давала возможность существования на едином образовательном поле таких разных структур ¬– семинарии и академии с одной стороны и Института теологии – с другой. Его личность была как бы гарантом того, что направление образования в этих учреждениях будет одним – христианским. Это проявлялось в том, как он проводил советы в Институте, кого приглашал и как проводил Кирилло-Мефодиевские чтения. Его присутствие незримо задавало систему координат, масштаб всякому событию. Он создавал праздник: малое становилось значительным и интересным, а великое переставало быть формальностью, наполняясь жизнью, вниманием к человеку, благодарностью к Богу.