В 2003 году исполнилось 25 лет служения Высокопреосвященнейшего Митрополита Филарета (Вахромеева) в Беларуси. Наставники и учащиеся Минских Духовных Школ сердечно поздравляют Владыку с юбилеем и молитвенно желают помощи Божией в дальнейших трудах на Белорусской кафедре. В канун своего юбилея Владыка дал интервью нашему журналу.

—Владыка, что привело Вас в Семинарию, ведь в годы Вашей молодости такой выбор должен был быть более чем сознательным?

—Промысл Божий, не иначе. Будучи выпускником московской школы, я имел намерение поступить в институт иностранных языков. Но из-за желтухи врачи уложили меня в постель на три месяца. Более того, для поступления в вуз было непреодолимое препятствие—я не состоял в рядах комсомола. Еще до болезни мы ходили с моим товарищем в институт иностранных языков, «пробовались» на собеседовании. И мне как некомсомольцу отказали даже в допуске к приемным экзаменам. А мой товарищ, который меня агитировал поступать, был принят. Он все пытался меня утешить, мол, подавай заявление в комсомол, оформим тебя, примем, дадим характеристику, все будет хорошо. Я говорю: «Нет. В комсомол вступать не буду».

Когда я заболел, тетя Маня, моя крестная мать, сказала твердо: «Все, никаких институтов. Вот тебе Псалтирь, учись читать по-славянски, и с Богом—в Семинарию. Вот тебе молитвослов, лежи и читай молитвы». Нельзя сказать, что все это было для меня внове,—наша семья была церковной, и, конечно, в храм Божий я ходил регулярно. И в школе сидел за одной партой с Алешей Ушаковым, с которым только мы вдвоем из всего класса носили на груди кресты, мы их не снимали никогда, и все, в том числе и педагоги, знали, что мы—«верующие учащиеся». По этому поводу, правда, у нас не возникало никаких проблем …

Тетя Маня осталась незамужней, потому что в их семье было тринадцать детей и моя будущая крестная посвятила себя воспитанию сестер и братьев. Такая традиция была в многодетных семьях, ведь, естественно, одна мать не могла с десятью детьми управиться, и старшие избирали эту стезю, потому что все были глубоко верующими людьми и смотрели на семью как на малую церковь. А когда умерла бабушка, тетя Маня взяла на себя заботы о младших. Вот она-то и была моей крестной матерью, наставляя меня в вере. С нею я с самого раннего детства ходил в Свято-Никольский храм, что на Новокузнецкой улице, в Скорбященский храм на Ордынке. И видимо, моя крестная сыграла главную роль в выборе мной жизненного пути. Не могу не считать своими наставниками моих родителей, мужа моей сестры—священника Василия Изюмского (он и сейчас милостью Божией жив, здоров, служит), всей моей семьи, которая всем укладом жизни сформировала и воспитала меня. С редким в те времена единомыслием все мои домашние сошлись на том, что мой путь должен быть путем священнослужителя нашей Святой Церкви. И я постоянно благодарю всех, кто этому послужил, благодарю Бога за путь, конечно, Им предопределенный.

Вот так из обстоятельств житейских складывается Промысл Божий о человеке. Вот что меня привело в семинарию: молитва моей крестной матери и ее, по-видимому, пророческое видение.

Конечно, родители заволновались, больше всего родительница, потому как знала, что значило быть священником в 30-е годы. Я родился в 1935 году, а затем были 37-й, 39-й года. В нашем доме и до войны, и во время нее частенько бывали священнослужители и старцы Аристоклий Афонский, Иларион, Исаия. Это были старцы Пантелеимонова подворья. Всегда желанные, и гостями их не назовешь, потому что это были свои люди. Я всех их помню, хотя был совсем крохотным человечком. Кое-кто из них, например, иеросхимонах Исаия, подолгу жили у нас, по-видимому, это было, когда Пантелеимоново подворье закрыли…

Мать знала судьбу этих людей, священнослужителей, которые ходили из квартиры в квартиру, из дома в дом: где ночь переночуют, где две, а где их приютят и накормят, и выражала вполне понятное опасение,—ведь перед ее взором прошли трагические судьбы священнослужителей в послереволюционной России. Слухи о постоянных арестах, ссылках священнослужителей были известны в семье. Конечно, маму пугала перспектива возврата репрессий, которые в первое послевоенное время поутихли. А к моменту моего пострига началась хрущевская «оттепель», точнее—«заморозки», новые гонения на Церковь. Все переживали, ожидая худшего. У мамы было очень трепетное сердце,—все-то она чувствовала, о всем переживала. Приедешь, бывало, а мама: «Ну, говори, говори, что произошло,—я ведь все чувствую, все вижу». Мои переживания, проблемы, неудачи ложились на мамино сердце. Поэтому, когда я уже направлялся в Троице-Сергиеву Лавру, она всплакнула серьезно. Отец был более спокоен. Когда мною было принято решение о поступлении в семинарию, он только сказал: «Сын, ты взрослый человек, выбирай сам свой путь …». Сестра и ее муж, отец Василий, были очень рады моему выбору. Вот таким образом я и оказался в Троице-Сергиевой Лавре, в большой келье преподобного, в Московской Духовной Семинарии, а потом и Академии.

—Обычно люди, вкусившие студенческой жизни, вспоминают ее как самое веселое время жизни. Какую память храните Вы о студенческих годах?

—Конечно, я вспоминаю студенческие годы. И чем дальше от них, тем слаще эти воспоминания. Вот и сегодня, беседуя с коллегами по устроению нашей Духовной Семинарии и Академии по поводу всех проблем, которые мы имеем сейчас, я часто вспоминаю нашу студенческую жизнь. Наши отцы учителя тоже ведь переносили очень много всяких неудобств. Все было очень тесно. У ректора и инспектора была небольшая комната в чертогах: с одной стороны—стол ректора, с другой—стол инспектора, посередине—стол для встречи с преподавателями, там проходили педсоветы. Но все было очень тепло и душевно, и все потом вспоминали именно эту обстановку, в которой зарождалась, вернее, возрождалась духовная жизнь, потому что все принесли в стены Семинарии свои воспоминания о дореволюционной жизни Церкви и духовных школ. Поэтому храню самую светлую память о днях студенческих.

—Встречались ли Вы после окончания Академии со своими сокурсниками?

—У нас есть традиция встреч выпускников Семинарии и Академии, мы встречались довольно часто в Троице-Сергиевой Лавре, и я не теряю надежды еще раз попытаться собраться вместе.

Более того, я разыскал одноклассников средней школы, 11 человек, с которыми я обязательно встречаюсь теперь хотя бы раз в год. Ведь неординарный путь, которым я пошел после школы, надолго прервал мои контакты со школьными товарищами. А вот к старости потянуло к ним, и, разыскав их, я поддерживаю регулярно с ними связь, а иногда всех приглашаю, и мы встречаемся. Шутя, мы называем себя «шестидесятниками»—по возрасту нашему… Они уже тоже прислали мне поздравление с 25-летием моего служения в Белоруссии.

—Как нам известно, Вы всегда хорошо учились. Владыка, есть ли какой-то особый секрет в том, как Вам удавалось организовать свое время, чтобы успевать в учебе и не менее успешно трудиться на разных послушаниях. Как проводили свободное время, если оно у Вас было?

—Да, конечно, учился я прилично. Не буду говорить, что уж очень хорошо, потому что были послушания церковные, поездки, сначала—в приходской храм Иоанна Предтечи. Ездили-то мы все вместе в электричке с Ярославского вокзала. С нами вместе ездили военнослужащие в Загорск. Мы здоровались, знакомились. Все в вагоне знали, что мы семинаристы, но настрой был хороший. Отношения были на расстоянии, но с симпатией. А потом я был владыкой Питиримом, теперь Митрополитом Волоколамским и Юрьевским (скончался 4 ноября 2003 г.—прим. ред.), а тогда еще просто диаконом Константином Нечаевым, привлечен на послушание иподиакона. Мне приходилось довольно часто пропускать занятия, но будущий владыка Питирим взял шефство надо мной, за что я ему очень благодарен. Все годы обучения в Семинарии я служил иподиаконом у Патриарха Алексия I: сначала со свечой стоял, потом—с крестом. Это было и ответственно, и очень памятно по сей день: торжественные службы в кафедральном Богоявленском соборе, Троице-Сергиевой Лавре, многих московских храмах. Святейший Патриарх Алексий (Симанский) тогда был еще в силах и неопустительно посещал все церкви Москвы в дни храмовых праздников. Надо ли говорить, что Патриарх уже самим фактом моего пребывания «при нем», служения ему, «лепил» меня как личность, многому научил.

—Что побудило Вас принять монашество? Испытывали ли Вы сомнения при выборе стези монашеского жития?

—Владыка Питирим, о котором я всегда думаю с глубокой благодарностью, будучи иеродиаконом, потом священником, всегда проявлял большую заботу обо мне и влиял на формирование моего мировоззрения. Он был нашим классным наставником, уделял нам много времени. Как-то получилось, что наши с ним взаимоотношения стали близкими и теплыми; позже мы часто встречались, оба работая в семинарской, а потом и академической корпорации, и по завершении моей «карьеры» в Московских Духовных Школах мы остались с Владыкой в самых дружеских отношениях. И я сожалею, что теперь встречи наши стали нечастыми. А ведь сейчас, на склоне лет, еще больше тянет к духовному контакту, сердечному разговору, совету… И я собираюсь в ближайшее время возобновить наши встречи с владыкой Питиримом именно для таких серьезных духовных разговоров.

Сам владыка Питирим, преподавая в наших Духовных Школах, находился под руководством духоносных и прозорливых старцев. В частности, он советовался с одним отцом схиархимандритом, рассказывая ему и обо мне, испрашивая на мой счет совета, мнения, рекомендации. И вот, когда я оканчивал первый курс Академии, приезжает владыка Питирим от своего старца и передает мне от него спелую грушу со словами: «Батюшка сказал: «созрел». Это было знаком, и так получилось, что я раньше него и постриг принял.

—Владыка, а как отреагировали Ваши родители на то. что Вы приняли постриг?

—С большим драматизмом восприняла мама—не смогла удержаться от слез: «А я-то думала, что понянчу твоих деток»,—и так далее… Но такие настроения, естественные материнские переживания, со временем сменились радостью. Однако, присутствуя на постриге, она горько плакала,—сердце ее материнское чувствовало: не все будет гладко, радостно, еще будут скорби в нашей жизни, в жизни ее сына… А отец принял эту новость по-прежнему спокойно.

На рабочем столе в моей келии стоят портреты отца и матери. Я с ними прощаюсь, отходя ко сну, и здороваюсь утром, прося у них благословения на день грядущий.

—Студенческая жизнь, как известно, полна неожиданностей. Приходилось ли Вам иногда прибегать к каким-то уловкам и хитростям, чтобы выйти из затруднительной ситуации, например, на сложном экзамене у строгого преподавателя?

—Экзамены всегда пробуждали смекалку. Я и сейчас вспоминаю о них с моим сокурсником, тоже митрополитом: «Ну ты помнишь как бывало, Владыка?» «Помню, Владыка». Всегда очень много давала подготовка к экзаменам и написание таких пособий, вы понимаете, о чем я говорю… Потом они как бы и не нужны были, потому что помнишь. Хотя иногда распределялось на курсе: тебе вот это сделать, а тебе это. Видимо, все студенты одинаковы во все времена.

Я думаю, что талантливо составленная шпаргалка достойна хорошей оценки.

—Случались ли во время учебы какие-нибудь курьезы?

—Были неожиданности. Преподавателем катехизиса был у нас в то время иеромонах Пимен, позже Саратовский архиепископ. Вот он меня гонял по катехизису: «Камо пойду от Духа Твоего, от лица Твоего камо бежу? Взыду на небо Ты тамо еси…» и так далее. На этот текст он меня даже несколько раз поднимал после неудовлетворительной оценки, полученной мною на предыдущем занятии из-за московского послушания. Это заставило меня вызубрить этот текст и ответить на следующем уроке. Сочувствую студентам, которым приходиться уделять много времени послушаниям в ущерб учебе.

Владыка Сергий (Голубцов), искусствовед, первый реставратор Свято-Троицкого собора Сергиевой Лавры преподавал у нас библейскую историю. И он однажды застал меня врасплох.

Совершенно необычным человеком был преподаватель Нового Завета, епископ, потом митрополит Рижский Леонид (Поляков), тогда наш инспектор. У нас с ним сложились особые отношения. «Ну, иподиакона! Вы внесли в кассу Семинарии десятину от ваших заработков?» Мы: «Отец Леонид, да мы еще не получали в этом месяце». А он: «Неверно вы говорите. Вы знаете где в нашем заведении бухгалтерия?»,—и сквозь очки улыбался. Напоминал таким образом: «Мы-то здесь вот живем. Ваши сокурсники трудятся и ничего, кроме стипендии, не получают, а вы? Вас и покормят, вам и заплатят». Вот такие нотации выслушивали мы. Но все это было с добрым чувством, это походило больше на юмор. Но мог и поднять: «Вот вы не были на прошлой лекции, пропустили, а мы, понимаете, здесь Слово святителя Григория на Юлиана Отступника изучали. А ну-ка, вы подготовились?» Встаешь. А где ж тут подготовишься? Все это было, все это жизненно, все это поучительно и вспомнить об этом по-человечески приятно. Потом мы были в очень добрых отношениях, но прошли эти отношения через огонь, воду и медные трубы.

—Кто был Вашим вдохновителем в студенческие годы?

—Я уже называл имя митрополита Питирима. Совершенно особое чувство осталось у меня от общения с протоиереем Алексеем Остаповым. Он был душой нашей академической корпорации, очень талантливый человек, много работал над собою.

Царство им всем Небесное, и наставникам, и коллегам, и старцам, которые своими советами нас ободряли. Надеюсь, что все эти воспоминания, все ниточки, нас связующие, приведут нас во единую связку.

—Владыка, что бы Вы пожелали воспитанникам наших Духовных Школ?

—Я знаю, что у нас есть многие трудности. У нас нет, например, нормальных бытовых условий: и в нашей школе, и в целом в монастыре. Мы как-то не привыкли на это обращать внимание, а жизнь заставляет: к нам ведь едут гости. Ну вот, что-то двигается с этим ремонтом, хотя экономическое положение не такое уж и легкое. Ну ничего, ничего, терпите немножко. А главное—берегите студенческие годы, будете с любовью вспоминать их.

—Владыко, что Вы можете сказать по поводу обновления нашей администрации?

—Митрополит: Да, сегодня большой день в жизни нашей корпорации. Удовлетворили просьбу и отца инспектора, протоиерея Геннадия Повного, и отца секретаря Семинарии протоиерея Георгия Соколова о том, чтобы их освободить от административных функций. Слава Богу, созрел плод нашей Духовной Школы, отец иеромонах Иоасаф (Морза). Он окончил нашу семинарию и богословский факультет Афинского университета, защитил кандидатскую работу и влился в наш коллектив. Глядя на отца Иоасафа я вспоминаю, как и меня, тогда еще юного монаха, иеродиакона, сразу назначили, помнится, помощником инспектора, преподавателем гомилетики.

Секретарь Совета Академии иерей Александр Болонников теперь и секретарь Совета Семинарии, как это практикуется и в Ленинградских, и в Московских школах.

Выпускник нашей Академии юный кандидат богословия Павел Бубнов получил свое первое административное назначение на должность старшего помощника инспектора.

Все это очень ответственно. Я верю в них и дай им Бог сил терпеливо нести возложенные послушания на благо наших Духовных Школ.

  С Высокопреосвященнейшим 
Митрополитом Филаретом 
беседовали: 
Юрий Рой,
студент III курса МинДА
Андрей Пугач,
студент II курса МинДА 
Сергей Шевченко,
студент V курса МинДС