«Блаженны алчущие и жаждущие правды, ибо они насытятся…» (Мф. 5, 6). Эти слова, как и вся Нагорная проповедь, созидают творческое христианское Предание. В них Западная Европа обрела свое нравственное лицо, и они явились критерием, помогающим Западу признавать свои недостатки и заблуждения.

«Блаженны алчущие и жаждущие правды, ибо они насытятся». Эти слова воспринимаются сегодня в перспективе личностных, соседских отношений, экзистенциально. Достаточно ли этого? Никто не против того, чтобы слова Иисуса осознавать как принцип семейной жизни, но при этом давно уже этот Евангельский уровень недосягаем.

«Блаженны алчущие и жаждущие правды, ибо они насытятся…» (Мф. 5, 6). Это изречение—политическое. Иисус не случайно сказал «алчущие и жаждущие». Речь идет о конкретных проявлениях несправедливости—о голоде и жажде. Для сытых эти слова наименее значимы, для голодных—наиболее. Таким образом, эти слова указывают нам на самый центр проблемы общественной справедливости и политических структур, на участие в распределении материальных общественных благ.

«Блаженны алчущие и жаждущие правды, ибо они насытятся…» (Мф. 5, 6). Это изречение—политическое. Иисус не случайно сказал «алчущие и жаждущие». Речь идет о конкретных проявлениях несправедливости—о голоде и жажде. Для сытых эти слова наименее значимы, для голодных—наиболее. Таким образом, эти слова указывают нам на самый центр проблемы общественной справедливости и политических структур, на участие в распределении материальных общественных благ.

Мы не можем пренебречь универсальными требованиями христианства и сводить эту заповедь блаженства на уровень нашего частного существования. Проблема справедливости имеет и личностный, и общественный аспекты. Поэтому нельзя не признать необходимость прочитать Нагорную проповедь в социально-политической перспективе. Конечно же, нельзя организовать политическую жизнь на основании только Нагорной проповеди, однако необходимо соизмерять с ней политические шаги. Именно это, как мне кажется, и составляет основу взаимоотношений политики и религии, когда ощущение Евангелия не будет сведено к приватному, личному и, в то же время, не будет политически переоценено.

Отношения между религией и политикой есть одновременно отношения духовных полномочий и светского влияния, святости и власти—то есть взаимоотношения Церкви и государства.

Мы, европейцы, знаем много об этих отношениях из средневекового спора об инвеституре, по конфессиональным гражданским войнам 16 и 17-го столетий, из конфликтов, обусловленных секуляризацией XIX века и т. д. Если мы хотим резюмировать это специфическое европейское развитие, то можем коротко и ясно сказать: христианская религия не годится для политического господства, не годится для того, чтобы сделать это господство легитимным, но она призывает к диалогу, способствует диалогу и политическому протесту ради достоинства людей. Христианская религия не связана с какой-либо определенной политической системой. И обратно, политике не позволено инструментализировать религию, распоряжаться ею. Не может быть государственной религии. В этом отношении, имея в виду власть, мы не можем осуществлять политику на основании Нагорной проповеди. Однако власть в Европе всегда была обеспечена надежным советом, политика не теряла свои христианские, метафизические и этические корни. Это и является характерным для Европы.

Это исторический миф—утверждать, что исключение христианства из политической власти в Новое время, отделение мирской власти от духовных полномочий в Конституции, явилось плодом противостояния Просвещения христианству. В этом есть доля правды, но историко-богословская динамика христианства в Европе в таком понимании искажена.

В своей сути христианство имеет радикальное ограничение власти—Крест. Крест не есть знак господства, но знак страдания. Вера, которую исповедует Тот, Кто умирает по закону земной власти, поскольку для Него воля Отца превыше всего, эта вера не вдохновляет на империалистическое господство. Христианство стоит под крестом, оно не восседает на троне Пилата. И, если кто-то думает, что он уже здесь, на земле, может занять место одесную Бога, то он уже не стоит больше под Крестом. Крест Иисуса Христа есть запрет религиозной теократии. И Крест—это протест против всякого тоталитарного господства несправедливости. Кто стоит перед Крестом на коленях, тот не стоит на коленях ни перед одним «вождем». О, если бы это было доказано в Германии в 1933 году!

Теперь, в болезненных и нередко катастрофических разногласиях в религии и политике в Европе у нас есть, как я считаю, критический продуктивный диалог Просвещения и христианства, протестующих друг против друга и одновременно остающихся тесно связанными друг с другом. Страстные призывы Просвещения «освободить людей» взяты, по существу, из Евангелия, и на необходимость аджорнаменто, осовременивания Церкви и ее постоянного обновления часто указывает просвещенческая критика. Это напряжение является источником мощного процесса гуманизации европейского общества. Юргенс Хабермас в 2002 году во время вручения ему премии «Friedenspreirs des Deutschen Buchhandels» (премия немецких книготорговцев за вклад в дело мира) усиленно подчеркивал это в своей речи…

К началу 3-го тысячелетия Европа стоит перед тем, чтобы превратиться из многоконфессионального континента в многорелигиозный. Вопрос интеграции ислама в Европу является политической повесткой дня. Это не вопрос конфликта христианства и ислама. Это вопрос способности ислама войти в европейскую диалогическую культуру. Таким образом, речь идет о том, окажется ли ислам способным к диалогу с политическими традициями Просвещения. Речь идет об исламском fides quaerens intellectum. Я это подчеркиваю, поскольку в американской политике—самое позднее с Хантингтона—в отношении ислама делается оговорка о «священной войне», так, как если бы война в Ираке была крестовым походом. Это неправда. Мы, христиане, не обязаны брать на себя ответственность за конфликты, которые не имеют к нам прямого отношения. Здесь имеется в виду не конфликт христианства и ислама, более того—христианство будет отваживаться на роль строителя мостов диалога с исламом и таким образом отвечать за восстановление образа Европы. Здесь речь идет, конечно, не о синкретизме. Остается вопрос об Истине. Нам «не позволено проявлять в этом диалоге с исламом никакого ложного миролюбия».

Если Нагорная проповедь не настраивает на господство и, вероятно, в ее свете может быть предотвращено господство несправедливости, какова же тогда ее политическая суть? Слово «политика» следует понимать в значении греческого «роlis» или латинского «societas». Нагорная проповедь—политическая в смысле политического содружества. Она формирует масштабы того, что нас в Европе (и, конечно, во всем мире) объединяет. Эти масштабы формируются в соответствии с правдой и солидарностью, из которых европейская социальная модель, исторически переменчивая, формируется и возобновляется. Это масштабы различия власти права и господства несправедливости. Здесь речь идет о «превосходящей праведности» (Мф. 5, 20), которой требует Евангелие.

Возможно ли заменить этот христианский масштаб рациональными принципами справедливости и солидарности, как считали такие философы, как Кант и Роулз? Или все же Нагорная проповедь имеет особый политический вес для европейского общества?

Я думаю—последнее. Так, в Европе теперь это не вопрос ценностей, но проблема обязательности этих ценностей. Все, конечно, принимают такие ценности как правдивость, верность, человечность и т. д., как благо, как ценности. Кто может возразить против этого? Но многие недоплачивают налоги, многие спекулируют на личных и национальных преимуществах и т. д. Мы нуждаемся в обязательных людях, которые в своем мировоззрении и жизненных принципах руководствуются моралью, укорененной в их вере. Именно это, а не абстрактное признание ценностей, может объединить общество.

И в этом отношении, я думаю, политика и религия нераздельны. Нагорная проповедь объединяет Европу. Это высказывание может показаться сегодня, в эпоху секуляризации, очень странным. Я хочу вам наглядно пояснить один исторический опыт: тоталитарные режимы в Европе характеризовались тем, что были решительно антихристианскими и антииудаистскими. Гитлер, Сталин—эти всемирно известные деспоты—уничтожали христианские традиции, борясь с Нагорной проповедью, чтобы террором презрения к людям и бесчеловечности охватить Европу: как антимодернистски, так и антихристиански. Против всего этого, несмотря на глубокие тени на душе Европы: Нагорная проповедь объединяет Европу!

Так, в духе Нагорной проповеди и всего Евангелия мы вместе с Шуманом, де-Гаспэри, Аденауером после войны встали на путь созидания Европы: через утешение милостью, благодаря призыву к свободе сынов Божиих, на разрушенном и внутренне истекшем кровью континенте наступит справедливость и примирение. Поэтому требование этоса нашей веры и дар благодати: fides quaerens intellectum, это вера—политическая, она должна пронизывать общество, и общество обязано быть критичным по отношению к самому себе. Христианин не должен замыкаться в частной жизни, прятаться в эзотерический салон, он пребывает homo politicus (человеком общественным), ответственным за bonum commune (общественное благо), и именно в этом и заключается утешение Евангелия, и именно благодаря этому Европа никогда не станет бесчеловечной:

«Блаженны алчущие и жаждущие правды, ибо они насытятся…» (Мф. 5, 6). Аминь!

       Епископ Доктор Йозеф Хомаейр, 
председатель Католической Епископской 
Конференции Евросоюза