Что такое страх Божий? Как он зарождается? Правильно ли испытывать чувство страха по отношению к Тому, Кто создал тебя и весь мир из безграничного чувства любви? Говорить о страхе Божием нельзя без слова о любви—Бога к человеку и человека к Богу.

Мы открываем новую рубрику, которая сразу может показаться слишком серьезной, специфически-богословской и т. п. Однако такие термины, как трезвение, борьба с помыслами или, к примеру, память смертная являются не только принадлежностью монашествующих или академических богословов. Вне этих аскетических терминов немыслимо само понятие православной жизни. Это путь отцов, по-которому шли все, ищущие спасения. Коротко и просто мы попытаемся наметить лишь некоторые контуры, грани, этих жизненно-необходимых всем нам качеств христианской души. «Начало премудрости страх Господень» (Пс. 110,10)—возглашает пророк Давид, поэтому мы и решили начать со страха Божьего.

Маленькие дети, едва научившись ходить, неуверенно топают по квартире, наталкиваясь на разные предметы, их окружающие. Дети поминутно озираются на мать—что она скажет, одобрит или осудит то или иное движение малыша? Вот мама хмурится—сразу ясно, что поступаешь нехорошо. Если же мать улыбается, значит все нормально и можно дальше спокойно исследовать этот удивительный мир, ограниченный стенами родительского дома, а то и детской кроватки. И за улыбкой матери, и за ее строгим лицом, и даже за ее наказанием прячется безграничная любовь к своему ребенку.

Насколько велика разница между Богом и человеком, настолько, наверное, разнится любовь Божия от любви человеческой—хотя бы и в самых высоких проявлениях этой последней (имеется в виду прежде всего материнская любовь). «Забудет ли женщина грудное дитя свое, чтобы не пожалеть сына чрева своего? но если бы и она забыла, то Я не забуду тебя» (Ис. 49, 15). Бог есть Любовь, и там, где Бог, там, конечно, и любовь Его—всесильная и бесконечная… Поэтому страх Божий относится всецело к области любви, а не к какому-то правовому «статус кво» между человеком и Богом, как это может показаться вначале. Страх Божий—это страх обидеть Любимого, оскорбить каким-нибудь неосторожным словом или хотя бы мыслью. Как внимательны, осторожны, предупредительны мы бываем в присутствии любимого человека!.. Все наше внимание направлено на то, чтобы сохранить цельность этого присутствия, потому что оно для нас—драгоценно. Драгоценен человек—и поэтому при каждой новой встрече нас охватывает сей благословенный страх—трепет—только бы не разрушить дар этих отношений каким-нибудь пустячным, неосторожным движением. И чем более дорожим мы человеком, тем больший страх потери его, потери нашей взаимной любви, удерживает от всякой несерьезности, всякой поверхностности по отношению к нему—не говоря уже о чем-то более худшем…

Если теперь перейти от человеческих отношений к Богу, то как больно и, действительно, страшно становится порой за себя: за то, что—увы!—мы не дорожим Божьей любовью хотя бы как человеческой. Господь, создавший нас и возлюбивший—до Голгофы, до сошествия во ад; Господь, воскресивший нас Своим Воскресением остается для нас лишь красивым мифом, праздничной—рождественской или пасхальной—сказочкой, имеющей слишком малое отношение к нашей повседневной жизни. Каждый день я начинаю с того, что забрасываю мысль о Боге куда-нибудь подальше—на чердак своего сознания, и живу уже—с облегчением, с подлинным бесстрашием!—как хочу. Закручивает суета, и лишь когда человек больно спотыкается, падает, разбивая при этом в кровь свой высоко поднятый нос, он вспоминает о Боге: начинает плакать, идет в церковь на исповедь, на Причастие—одним словом, зовет маму…

Говорить о страхе Божием нельзя без слова о любви—Бога к человеку и человека к Богу. Архимандрит Софроний (Сахаров) пишет, что страх Божий «есть не только начало премудрости, но и любви… Страх порождает изумление перед открывающимся нам Богом. Сознавать недостойным такого Бога, вот в чем ужас». Боль этого недостоинства, осознание своего непрестанного иудства, попрания Божьей любви, да не покидает нас ни на минуту! Плач о себе—таком—пред лицем такого Бога вселит в нас благословенный страх Господень и омыет, и очистит—подготовит для встречи с Ним. «Великий страх Божий по достижении какого-то крайнего напряжения—перерождается в любовь Божию…»—говорит отец Софроний в другом месте. Истощенный болью и плачем о себе, своих грехах, блудный сын припадет к Отцу—и тогда великий страх преобразится в полноту любви.

 Послушник Георгий Халиманков,
студент IV курса МинДС