Алексей Васин — первый студент нашей Семинарии, которого в начале 90-х командировали на учебу в университеты Германии, Италии и Франции. Сегодня иерей Алексий Васин преподает в Минских Духовных Школах Священное Писание Ветхого Завета, общую церковную историю и немецкий язык.

— Отец Алексий, Вы были в числе студентов, которые первыми пришли в возрожденную Семинарию. Расскажите, пожалуйста, как появилось желание поступать в Духовную Школу?

— Наш набор был не первым, а третьим — мы поступали в 91-м году. Я почувствовал внутренне, что мое решение сочетается с желанием реализовать себя в служении людям и Богу. Вначале стоял перед выбором: поступать в медицинский или технологический институт. Размышлял долго. Владыка Димитрий (тогда Полоцкий и Витебский), у которого я иподиаконствовал, посоветовал мне идти в Духовную Семинарию. Также на мой выбор повлиял архимандрит Амвросий (Юрасов). Мне нравилось слушать его живые и интересные проповеди в Ивановском монастыре, в который я любил ездить. Он также посоветовал поступать не в светское, а в духовное учебное заведение.

— Как родители смотрели на то, что Вы решили поступать в Семинарию?

— Родители далеко не сразу приняли мой выбор. Можно сказать, что я поступал в Семинарию с родительским благословением: «Делай, что хочешь». Потом они смирились, потому что увидели, что в церковной среде я очень хорошо себя чувствую, что Семинария полностью удовлетворяет всем моим потребностям. Приехав сюда, в Жировичи, увидели, чем мы занимаемся, что изучаем, и постепенно не просто одобрили мой выбор, а даже стали помогать и оказывали моральную поддержку. Хотя вначале было достаточно тяжело объяснить им, откуда и почему у меня такое стремление. В действительности, молодому человеку, который решил посвятить свою жизнь служению Богу и Церкви, нелегко объяснить об этом.

— Расскажите, пожалуйста, как Вы пришли к вере?

— Моя мать родом из Ярославля, отец—из Саратова. Когда я был еще совсем маленьким, мы постоянно во время отпусков ездили к родителям на родину. Впервые довелось попасть в храм (у нас в Новополоцке храмов вообще не было) в Ярославле—это была церковь святого пророка Илии. Как сейчас помню, службы в ней не совершались. В моем детском сознании очень глубоко запечатлелись фрески с изображением библейской истории. Эти детские впечатления сопровождают меня всю жизнь, буквально до сегодняшнего дня. Мама какое-то время жила в Тутаеве (раньше этот город назывался Борисо-Глебском), где находится древний Воскресенский собор. В нем я впервые был на богослужении, и атмосфера этого храма осталась в сознании на всю жизнь. Тогда я почувствовал, что в человеке очень много того, о чем советское общество пыталось умолчать и даже скрыть от понимания людей. Будучи ребенком, я не мог проявить особый интерес к духовности. Но когда мы заходили в московские храмы и в соборы городов «Золотого кольца» (у нас там жили родственники), чувство присутствия Бога не только сохранялось, но еще более усиливалось. Впоследствии я решил принять Крещение. Это было в 1986 году в Ильинской церкви Сергиева Посада.

— Скажите, какой экзамен показался особенно тяжелым, когда Вы поступали в Семинарию?

— В то время все экзамены казались очень сложными, потому что боялся не поступить. Перед каждым экзаменом я сильно волновался. Но всегда молился и просил у Бога помощи и реализации Его воли. Конечно, всегда хотелось, чтобы было, как я хочу, но, тем не менее, я взывал ко Господу, чтобы Он проявил Свою волю. Когда уже поступил, был очень счастлив и благодарил Всевышнего.

— В Ваше время студентам приходилось очень много работать. Тяжело ли было совмещать учебу с семинарскими послушаниями?

— Работать приходилось много, но физический труд я считал важным воспитательным элементом, а также элементом организации быта и досуга. Если только учиться, то, наверное, голова не выдержала бы. А так, иногда во время послушаний можно было развеяться. Каждый из нас понимал, что ты делаешь какой-то свой посильный вклад в обустройство Семинарии. Была глубокая мотивация для работы. Сказать, что совсем много трудились и вовсе не обращали внимания на учебу, нельзя. Все было равномерно и разумно организовано. Если человек стремится к знаниям, то послушания для него не могут быть препятствием.

Когда я учился в Германии, видел, что многие студенты вынуждены были работать по ночам, а потом, уставшие и сонные, сидели на лекциях. Им приходилось один день работать, а другой — учиться. Условия были такие: ты сам должен финансировать свою учебу. У меня была стипендия, поэтому проблем с деньгами я не испытывал. В Германии, чтобы учиться, нужно быть богатым, и большинство немцев не могли позволить себе получать образование, не работая.

Благодаря учебе за границей я понял смысл послушаний в Семинарии. Если ты хочешь жить, то обязательно должен прилагать усилия. А для того, чтобы учиться и иметь все необходимые условия для этого, тоже нужно серьезно трудиться. Когда семинарское общество состоит из большого количества людей, то требуется соответственная организация, в которой каждый человек является как бы функциональной клеточкой. Только учиться (т.е. в свое удовольствие) и не прикладывать к этому никаких усилий просто нереально даже в развитых странах. Поэтому идея сочетания работы для жизни и организации своего быта с работой, которая является послушанием, помогала мне увидеть глубокий смысл в физическом труде. Его надобность теперь я особенно осознаю, когда работаю в огороде или ремонтирую мой сельский домик. Надеюсь, что Господь примет как мои духовные, интеллектуальные, так и физические труды.

— Скажите, какой предмет был Вашим любимым в Семинарии?

— Особенно первые два года (до того, как уехал в Германию) для меня каждый предмет был чем-то сверхъестественным. Все, что нам преподавали, я видел в каком-то особом, одухотворенном свете. Даже такие дисциплины, как русский или белорусский языки, которые в школе тяжело было заставить себя учить, в Семинарии воспринимались совершенно по-другому, потому что здесь ощущалось благословение Божие. И я уверен, что если бы и другие светские науки здесь преподавались, то восприятие их было бы такое же. Атмосфера Жирович располагает к созерцанию, а для изучения теоретических наук это является основой.

В Семинарии я сразу полюбил предметы, связанные со Священным Писанием, потому что Библия для меня была самой тяжелой для понимания книгой, заставляющей размышлять. До поступления я любил читать и святоотеческую литературу, но когда брал в руки Библию, то видел, что Отцы и Учителя Церкви строят все свои взгляды именно на основе Священного Писания. А оно фундаментально для богословия, которое я стремился познать как сердцем, так и разумом. Остальные предметы, связанные с вероучением Церкви, я рассматривал в свете своего (на то время минимального) знания Священного Писания. Я всегда пытался выстроить некую систему, которая помогла бы увидеть единство богословских дисциплин.

Также мне нравилось церковное пение. Преподавал у нас сначала игумен Петр (Бирюков), а потом—протодиакон Николай Авсиевич. Этот предмет привлекал меня очень сильно, но не столько со стороны пения, сколько возможностью рассмотреть содержание изучаемых песнопений. Вначале мы разбирали отдельные произведения Октоиха, а затем—песнопения литургии, Триоди и Минеи. Это был не просто сухой разбор текстов—надо было еще выучить и спеть их. Очень часто отец Николай останавливался на содержании канонов на двунадесятые праздники. Я до сих пор пытаюсь использовать церковное пение для себя как дидактическую дисциплину—оно базируется на такте синтаксиса богослужебной поэтики, поэтому слушающим легко запомнить формулировки и содержание церковных гимнов. Я вижу очень важную роль церковного пения в том, что оно, прежде всего, доносит до меня содержание богослужебных книг, без которых человеческий разум не может понять методику глубокого восприятия Священного Писания. Это я сейчас так смотрю на церковное пение. В студенческие годы все было на более простом уровне.

— Отец Алексий, Вы были первым из студентов Минской Духовной Семинарии, кого отправили учиться за границу. Как сложилось, что выбрали именно Вас?

— Решение администрации послать меня на учебу за границу было связано с моим интересом к изучению библеистики. Этот раздел богословия я выбрал буквально с первого курса, почувствовав, что библеистикой буду заниматься всю жизнь. Осознал необходимость изучения древних языков, потому что текст Священного Писания хранил очень много неясностей, разрешение которых требовало филологических знаний. Соответственно, я испытал очень сильное желание изучать древние языки (в том числе иврит) и с первого курса занялся самостоятельным их постижением. На многих предметах, например, на догматике, при ответах я использовал свои знания текста Священного Писания в оригинале. В то время в Семинарию приехала делегация из Высшей церковной школы Бэтэля (эта школа славится своими профессорами и методами преподавания древних языков). Профессор Франк Крюземан, один из ведущих европейских специалистов в области Ветхого Завета, предложил стипендию тому студенту, который будет изучать древние языки. Таким образом возникли первые контакты с зарубежными богословскими вузами, и я попал в Германию.

— Расскажите, пожалуйста, о системе образования на Западе.

— Наша система духовного образования находится в процессе становления. Существует предметы, которые студенты должны внутренне связать между собой. Как им это удастся, такую систему они и увидят. На Западе же система преподавания богословия—классическая. Она основывается, прежде всего, на филолого-философской базе. Студент перед постижением богословских дисциплин должен освоить три языка: древнееврейский, древнегреческий и латынь. Без экзамена по древнееврейскому языку человек не допускается к изучению Ветхого Завета. Также обстоит дело и с Новым Заветом и другими предметами, связанными с древними языками. Например, многие исторические дисциплины требуют знания латыни.

Были также время и возможность постигать и другие направления богословия. На Западе сам выбираешь предметы для изучения по интересам. Например, кроме лекций по Ветхому и Новому Завету я с большим удовольствием посещал занятия по практическому богословию и гомилетике. У нас проводился очень интересный проповеднический семинар, а первую проповедь я захотел произнести в греческом православном храме святого апостола Павла. Мне дали на это разрешение, и впервые я проповедовал на Пятидесятницу.

— Как складывался Ваш жизненный путь после учебы в Германии?

— После трех лет обучения в Германии я вернулся в Жировичи и продолжил учебу с третьего курса Семинарии. Те ребята, с которыми я учился, уже закончили, а некоторые мои сокурсники поступили в Московскую или Петербургскую Духовные Академии. Мне же пришлось доучиваться. Кроме учебы я также преподавал—был лектором немецкого и древнееврейского языков (как раз был введен факультатив по ивриту). Многие расспрашивали про учебу заграницей, а кто-то даже заинтересовался изучением иностранных языков.

— Получается, что у своих же сокурсников надо было преподавать…

— Да, было и такое. Получалось, что ты и не преподаватель, и не студент. Ребята часто не воспринимали за своего, а преподаватели не смотрели на меня, как на коллегу. Иногда психологически было тяжело, но нужно было пройти этот этап. Для меня все это было своего рода испытанием: в действительности ли я занимаюсь тем, чем хотел заниматься? Потом понял, что на мои интересы не влияют ни отношения родителей, ни друзей или сокурсников, ни преподавателей. Я убедился, что даже бытовые условия абсолютно не играют никакой роли. Тогда осознал, что, в действительности, это призыв Божий. Буквально в день отъезда на учебу в Германию ректор (владыка Константин) подарил мне Библию на еврейском языке с надписью-благословением изучать древний иврит и библеистику. Тогда получить в подарок Священное Писание, тем более на древнееврейском языке, было чем-то сверхъестественным.

— Мне известно, что Ваша учеба за рубежом проходила не только в Германии…

— Все время пребывания в Германии я изучал плюс ко всему и немецкий язык, поэтому хотелось иметь соответствующий диплом. Но возможность получить его появилась только в Вене, где проводились специальные курсы. Я приезжал, мне давали программу для самостоятельной работы, я брал книги, возвращался сюда, готовился, а потом снова ехал в Вену. Так длилось 3 года.

В Италию я поехал после того, как закончил Семинарию. Я не знал заранее, появится ли возможность там учиться, и поэтому поступил на первый курс Минской Духовной Академии. Когда я ходил в Полоцкий монастырь, мне всегда было интересно помогать реставраторам, которые там работали. Во время обеденных перерывов мы изучали и языки (в частности, греческий), и историю искусства, которая всегда меня интересовала (а Италия—страна очень богатая в плане искусства). Также было интересно узнать, как живет Римо-Католическая Церковь, ведь Италия—ее колыбель. Мне захотелось поучиться и там.

Сначала 3 месяца пришлось изучать итальянский язык в Арэццо—городе в Таскане, где Гнидо Тарэццо составил нотную азбуку, состоящую из семи знаков. Здесь также сохранились произведения Джотто и Чимабуэ (начиная с их творчества можно говорить о возникновении латинской иконописи). Я увидел, что христианство в Италии, особенно там, где учился, имеет очень богатую историю. Учеба проходила в городе Барии, который был когда-то столицей Южно-Италийского катопаната Великой Греции. Именно там зарождалась византийская христианская культура и возникли корни латинской. Во время учебы в Барии приходилось много путешествовать, знакомиться со многими произведениями искусства, связанными, прежде всего, с историей христианства.

В плане библейской науки учеба за границей мне очень помогла. В Германии изучался больше текстологический аспект Библии, связанный с языком и историей религии народов ветхозаветного времени. В Италии затрагивался больше сравнительно-аналитический аспект святоотеческой литературы, которая была связана с толкованиями на Священное Писание. Была очень хорошая возможность познакомиться с произведениями как греческих, так и латинских Святых Отцов. Поэтому, после учебы в Италии в моем сознании соединились и текстологическое, и святоотеческое направления библейской экзегетики.

— А чем Вы занимались в свободное время?

— Все основное время я посвящал учебе, потому что одновременно учился еще и в государственном университете, где осваивал новогреческий язык и литературу. Вспоминаю, что бывали такие дни, когда учиться в городе было невозможно, потому что температура поднималась до 50 градусов. Мы вынуждены были идти на дамбы, которые отделяли море от города, чтобы там под веянием морского ветерка готовиться к экзаменам. А вообще, часто ходили в музеи. Я очень любил посещать ботанические сады, да и сейчас, когда приезжаю в крупный город, всегда стараюсь увидеть ботанический сад ( в Европе мне уже довелось посмотреть их более 20-ти).

Любили проводить свободное время в нашей русской церкви. Я и еще один парень из Украины по возможности участвовали в организации приходской жизни. Пели в хоре, любили беседовать с батюшкой и его семьей. Такое общение было очень интересным и поучительным. В Германии (в том городе, где я учился) русской церкви не было—действовал только греческий приход. И часто мы со студентами-немцами (сам я постоянно приходил в воскресенье на службу) посещали православные богослужения.

Еще я работал экскурсоводом в туристической организации «Costa Crociere»—ездил по Апулии и ее столице Барии. Работа была захватывающей, но перед этим надо было самому глубоко изучить историю Византии. Я с большим интересом проводил экскурсии для немецко-говорящих групп. Это помогало не забыть язык, а также вдохновляло на углубление знаний. Экскурсии я считал работой и, одновременно, досугом.

— Я знаю, что Вы учились еще и во Франции…

— Да. После Италии я захотел продолжить свое обучение на уровне доктората и поехал для этого в Париж, в Католический Институт (он так и назывался)—одно из ведущих учебных заведений Франции. Учеба была очень интересной. Меня вдохновила сама методика—лекциями это не назовешь. Скорее, это были сессии или заседания, на которых все собирались, и каждый участник имел свое направление работы, а оно, в свою очередь, было частью общего направления. Заседание сопровождалось ведением протокола, а в конце проходило подписание коммюнике. Постоянно надо было фиксировать все, что происходит и активно участвовать в общем исследовании. Я занимался древним законодательством Востока, а общим направлением было углубленное изучение кодекса Завета (Книга Исход, 21-23 главы). Конечно, я старался, чтобы моя учеба шла именно в библейском направлении, где бы я ни был.

Во Францию поехал с итальянским видом на жительство, а по местным законам с такими документами я мог оставаться там только год, поэтому вынужден был вернуться в Беларусь. Когда приехал на родину, то попал в больницу с онкологией. После операции я перестал думать о том, чтобы продолжать образование за границей.

— В Семинарии долгое время Вы преподавали только языки. Когда предложили вести курс Священного Писания Ветхого Завета, то, наверное, испытали большую радость?

— Преподавание Священного Писания Ветхого Завета я воспринял не то что с большой, а даже с огромной радостью. Когда приходилось вести одни языки, я жил надеждой, что буду работать и со своими любимыми предметами. Я хотел преподавать не столько немецкий и иврит, сколько библейские дисциплины, потому что очень люблю их. Моя жизнь, конечно, связана с языками, и без них я просто не представляю свою деятельность. Но я всегда был уверен в том, что мое призвание—это библейские дисциплины. Многие уверены, что главный объект моих интересов—языки. На самом деле, нет. Профессор протоиерей Виталий Антоник помог мне осознать, что в библеистике без языков делать нечего, особенно без еврейского и греческого. Именно от него я получил благословение преподавать Ветхий Завет.

— Вы также преподаете общую церковную историю…

— Общая церковная история—предмет очень своеобразный. Методика преподавания этой дисциплины в православных учебных заведениях значительно отличается от зарубежной. Сам курс довольно обширен, потому что здесь существует множество направлений и разделов, которые даже невозможно охватить. Но если под общей церковной историей понимать только основные события в жизни Церкви, то этот предмет становится достаточно сухим. Поскольку в студенческие годы мне приходилось совершать много поездок в Грецию, Израиль, Италию, Францию и другие европейские страны, связанные с церковной историей, то эта дисциплина является для меня очень живой, особенно те ее моменты, с которыми я ознакомился там—история монашества, западного и восточного богословия и т.д. И свою бакалаврскую работу я писал по общей церковной истории на тему «Жизнь и труды Мартина Лютера». Эта личность меня интересовала очень давно, так как деятельность Лютера непосредственно связана еще и с историей немецкого языка. А постижение его, как и любого другого иностранного слога, связано с изучением литературного и богословского наследия. Поэтому была необходимость знакомиться с представителями тех или иных богословских кругов. Хочу сказать, что общая церковная история, конечно, очень интересная и живая дисциплина, но промежуток времени, который она в себя включает, очень огромный. Поэтому, к сожалению, многие вопросы приходится затрагивать только поверхностно. Студенту зачастую невозможно привить тот интерес, которым сам охвачен.

— Отец Алексий, долгое время Вы жили в среде протестантов и католиков. Что запомнилось из общения с ними?

— Я обратил внимание, что это совершенно другие ментальности, существующие абсолютно в ином культурном, экономическом и историческом контексте. Я был рад, что Господь дал мне возможность такого знакомства. Я осознал и увидел самого себя с собственными религиозными переживаниями со стороны, и, наблюдая, как любят свое наследие представители других конфессий, прочувствовал, прежде всего, свою любовь к наследию Православной Церкви. Меня очень поразило, что многие протестанты и католики с любовью занимаются изучением православной литературы. В разговорах с ними я видел, что они лучше узнают свою веру, когда изучают наши (для них чужие) богослужебные книги. Я прочувствовал на себе, что общение с этими людьми заставляет постоянно задумываться над тем, во что ты веришь. Общаясь с инославными, задаешься, прежде всего, вопросом: а что является моим и какое оно—мое?

Однажды мы беседовали с одним католическим студентом, который переводил православную Минею на немецкий язык. Он так восторженно рассказывал мне содержание стихир, канонов, что я на то время просто позавидовал его знанию нашей богослужебной литературы (у меня она в одно ухо входила, а через другое выходила). Увидев такой интерес католика к нашей Минее, я очень полюбил ее, и эта любовь постоянно усиливалась. Важно было, чтобы кто-то показал, что богослужебную литературу можно не просто слушать, а можно знать и любить. Конечно, хотелось бы, чтобы наши студенты больше обращали внимания на такие моменты.

Не только нам полезно общаться с ними, но и им с нами. Инославные (как студенты, так и простые люди) открывают для себя много новых вещей. Удивительно, что в Южной Италии люди даже не имеют представления о Христианской Православной Церкви. Они уверены, что Православие (Ортодоксия)—даже не христианская конфессия. Я видел объявления многих рекламных агентств такого рода: «Предлагаем вам встретить в Греции христианскую Пасху вместе с Пасхой православной». Это, конечно, частные случаи, но они свидетельствуют о том, что для многих европейцев разница между христианством и Православием существенная. Поэтому я считаю, что двухсторонние контакты необходимы для всех нас.

— Заметили ли Вы разницу между студентами, которые учились в начале 90-х и нынешним поколением?

— Дело в том, что сейчас я смотрю на студентов как преподаватель. У меня был период, когда я являлся (как уже рассказывал) и не тем, и не другим, но было время, когда имел статус только студента. На студенчество все эти три периода я смотрел по-разному. Хотелось бы отметить, что студенты—они всегда студенты. Сказать, что мы были лучше или хуже, невозможно, потому что сейчас совершенно другие условия. Теперь студенты имеют гораздо больше возможностей и технических, и организационных; фонды библиотеки значительно увеличились. Ребята могут намного больше общаться, в том числе и с инославными, основываясь на каком-то опыте людей, которые начинали налаживать контакты с ними.

В то время, когда не было достаточного количества учебников, многие предметы глубоко изучать я начал только благодаря зарубежной литературе, а сейчас очень много учебных пособий. Издается большое количество богословской литературы на русском языке, и я осознаю, скольких возможностей был лишен в свое время. Для изучения иностранных языков теперь очень много не только литературы, но и технических средств. Например, можно слушать записи литургии и песнопений других богослужений на греческом языке, которые мы могли видеть лишь на церковно-славянском и только в письменном варианте.

Помню, с каким интересом искал Библию на еврейском языке (в то время достать ее было нереально). А сегодня можно спокойно взять компакт-диск с начитанным текстом Священного Писания на языке оригинала. Это всего лишь немногие примеры, но они показывают, как все изменилось. Сейчас возможности изучения богословия очевидны для всех. Но очень хотелось бы, чтобы студенты обращали больше внимания не на внешнюю сторону знания, а на внутреннюю, которой нужно жить и вдохновляться. Нельзя забывать, что изучение богословия—это, прежде всего, внутренний труд и дисциплина. Возможности—это одно, а умение использовать их—другое.

— А чтобы бы Вам еще хотелось пожелать нашим студентам?

— Прежде всего—помощи Божьей. Когда смотрю на путь, проделанный мной, осознаю—без помощи Божьей не смог бы пройти даже шаг. Это не формальное пожелание. Внутренний труд, о котором я говорил, должен быть связан с постоянной работой со Священным Писанием. Учеба в Семинарии не должна являться лишь накоплением суммы знаний, потому что сами по себе они, как показывает практика, ничто без духовности, а с ней эти знания становятся фундаментальными. Поэтому хочется, чтобы каждый студент как можно раньше (начиная с первого курса) чувствовал помощь Божью—это мое главное пожелание.

— Отец Алексий, большое спасибо, что согласились дать интервью нашему журналу.

P.S.: — Я порой задумываюсь, почему решил связать свою жизнь с Жировичами. Когда был студентом, представить себе не мог, что буду здесь жить. А сейчас (когда моя семья живет тут) я просто вижу в этом промысел Божий. Для меня жить и трудиться именно в Жировичах—благословение Божье. Мы с моей матушкой Екатериной Анатольевной (она оставила работу в симфоническом оркестре (скрипка) и переехала из Минска сюда) очень счастливы, что имеем возможность каждый Божий день и час созерцать это святое место. Надеюсь, что наш сын Давид воспримет Жировичи как свою Родину. Здесь оптимальные условия для работы. В городе у меня таких возможностей не было бы, потому что он утомляет своей суетой и быстрым темпом жизни. Богословие (как наука и внутреннее созерцание) возможно для меня только в таких местах, как Жировичи.

 Беседовал Александр Карпук,
студент 4-го курса МинДС