Мы хотим познакомить наших читателей с Валентиной Александровной Бородиной, супругой госсекретаря Союзного государства Беларуси и России. Делом своей жизни она избрала служение детям, лишившимся родительской опеки. Именно этим занимается благотворительный фонд «Отчий Дом», который она возглавляет.

—Валентина Александровна, Вы не просто работаете с детьми-сиротами—для большинства из них Вы стали матерью. Нам кажется, что Вы, как никто другой, понимаете, в чем состоит настоящее достоинство человека. Понимать—значит суметь рассмотреть это достоинство в тех людях, в ком другие не захотели его видеть. Как у вас это получается?

—Это, наверное, нельзя просто так объяснить, это где-то на уровне чувств. Я вот даже когда иду по улице и смотрю людям в глаза, вижу: кому плохо, кто нуждается в помощи. А дети, они еще сильнее это все ощущают. И для взрослого человека страшно, когда его не любят. Он впадает в депрессию оттого, что один. Для ребенка, я считаю, нет в жизни явления, страшнее сиротства. Не знаю, почему я ощущаю это так остро… По профессии я—юрист, а не педагог. Но я понимаю ощущения ребенка, оказавшегося в трудной ситуации, и могу ему помочь, могу просто ему улыбнуться, протянуть руку. Могу рассказать малышу, что на его плече сидит ангел, а когда он ложиться спать, то ангел охраняет его. А если ему кажется, что его кто-то останавливает, когда он хотел сделать что-то плохое, когда какой-то голос говорит: «Я это не совершу»—это говорит тот самый ангел, который сидит у него на плече, это он его останавливает. Я могу им это рассказывать потому, что я их знаю и очень люблю.

—Совершенно очевидно, что такое жертвенное служение детям под силу не каждому человеку. А когда и как вы поняли, что это «Ваше дело»?

—Видимо, в душе это было всегда. Мой муж работал председателем райисполкома в одном из районов Якутии. Там был детский дом, который нуждался в свежем взгляде со стороны (как мне казалось), и я пошла туда работать. Ничего не знала, не понимала… Я объездила все детские дома в Якутии. Тогда не было ксероксов, и я переписывала ночами планы мероприятий, чтобы получить как можно большее представление о том, как нужно работать с этими детьми. И вот этот опыт выкристаллизовался в то, что есть сегодня. Я не могу сказать, что наш детский дом—это идеальные условия для ребенка. Ребенок должен жить в полноценной семье. Но большее на настоящий момент я сделать не могу. Здесь трудятся работницы, которых дети называют «мамы». Они не обязаны обращаться именно так—могут называть их, как хотят («тетя» или по имени-отчеству). Но все дети хотят называть их мамами. Это нужно ребенку. Само это слово—«мама»—несет большой духовный смысл.

—Валентина Александровна, решение заняться таким крайне непростым делом—это, простите, проявление материнского инстинкта (который должен быть у каждой женщины, но не у каждой есть, поскольку появляются сироты), или же это проявление христианского качества Вашей души? Или может быть и то, и другое?

—Непростой вопрос. Действительно, я не могу сказать, что это чистое проявление материнского инстинкта. Проявление ли это христианского чувства… Вы знаете, я же не всегда была верующей. Сначала я пришла сюда, в детский дом, а потом уже—в Церковь. Думаю, что мной двигало что-то очень личное, но, наверное, оно связано с христианской верой. Я иногда и сама задумываюсь над тем, что же меня толкает к этому служению. Как человек, я бываю очень строгая, требовательная, бываю ленивая. Хотя здесь я не знаю усталости. Не могу сама себе объяснить, что меня поднимает в шесть часов утра и заставляет бежать в детский дом, где не все благоустроено, и возвращаться домой в полночь, ощущая вину перед собственной семьей. Иногда думаю: вот художник пишет картины, поэт—стихи, но ведь не всем же нам дано писать картины или стихи. Но у каждого есть свое дело жизни.

Я чувствую, что дети, детский дом—это мое призвание. Был момент, когда я уходила оттуда, работала юристом, но потом снова возвращалась. Я не могу сказать, что у меня есть силы поднять это дело в масштабе всей страны. С годами начинаешь понимать, что это очень интимное. Если первое время мне хотелось призывать: «Давайте, люди, мы все будем это делать!», то теперь, чем больше я этим занимаюсь, тем больше понимаю—это мое сокровенное. Требовать этого со всех людей нельзя, как нельзя требовать, чтобы все могли писать картины, как писал Шишкин. Теперь я перестала кого-то учить. Конечно, показываю наш дом людям, чтобы они увидели, чего можно достичь, если постараться. Здесь не больше денег, чем в государственном детдоме. Меньше мы не в праве тратить на детей, больше—мы просто не можем. Но и при этом Вы сами видите результаты: у нас уютно и хорошо.

—Валентина Александровна, что, по Вашему мнению, наиболее важно каждому человеку получить в детстве?

—Любовь. На мой взгляд, это самое важное, потому что это защита на всю жизнь. Это абсолютная любовь: от семьи, от близких, от школы, от Церкви. Я себя тоже упрекаю, потому что не могу достичь этой абсолютной любви.

—Как в обычной семье ответственность за религиозное воспитание детей лежит на родителях, так и, по гражданским нормам, в случае отсутствия родителей, эта обязанность переходит на «лиц, их заменяющих». Как это реализуется в Ваших домах?

—Реализуется. Нас окормляет, или, лучше сказать, мы дружим с иеромонахом Иоасафом из Свято-Данилова монастыря Москвы. Мы его считаем нашим батюшкой. Он наших детей исповедует, крестит… Он обязательно приезжает перед началом учебного года, и все это знают. На Пасху он всегда с нами, освящает куличи. У нас получается настоящий семейный праздник. Так и в другие дни и праздники. Он никогда не читает морали, а просто выслушивает, подсказывает. Дети его просто обожают. Можно сказать, что он—наш общий духовник.

—Считаете ли Вы проблемой такое явление, как усыновление наших детей иностранными гражданами? И как Вы относитесь к этому явлению?

—Проблемой это я не считаю и отношусь к этому хорошо. В «Конвенции о правах ребенка» записано, что каждый ребенок имеет право на семью. Почему-то некоторые наши политические и общественные деятели считают, что это неправильно. А я считаю, что это—в интересах ребенка. Нигде не написано, что он может иметь семью только в той стране, где родился. Какие тут интересы государства, если ребенок воспитывается в детдоме? А если он потом сядет в тюрьму, а государство будет его спрашивать, кто тебя так воспитывал? Может ли государство любить ребенка? Его может любить семья—отец, мать, братья, сестры (пусть даже не кровные). Поэтому, я отношусь к фактам усыновления наших детей иностранцами положительно. Как бы ни хорошо было детям в наших домах, им всем исполнится по 17 лет, и они уйдут во взрослую жизнь одни. А так, у них будет поддержка на всю жизнь, и они будут поддержкой кому-то.

—И Вы точно так же готовы к тому, что кто-то придет к Вам и скажет: «Я хочу усыновить ребенка из Вашего дома»?

—А к нам приходят. Приходят—и усыновляют. В Одинцово мы отдали уже 30 детей. Сначала это было тяжело, были какие-то сомнения. У нас действительно хорошие условия. Мы стараемся дать своим детям иногда даже больше, чем они получат от приемных родителей. И Вы знаете, жизнь складывается по-разному. Но потом передо мной встал вопрос: а какое я имею право так распоряжаться их судьбой—лишать их родителей? Если находятся люди, готовые стать для них родителями, мы должны быть рады за этих детей.

—Сейчас идет активная социальная реклама усыновления сирот. Как Вы считаете, насколько это правильно?

—Мне кажется, что это может быть, но только очень деликатно, не как реклама. Ни одна женщина не выдержит, когда видит заплаканного ребенка на дороге (как это подается в рекламе). Да, она его сначала возьмет, но где гарантия, что через три месяца она не вернет его обратно. Я на практике знаю, как это тяжело. В него нужно много вложить, и никакой благодарности ждать не приходится. Если этот ребенок впоследствии сможет стать на ноги, создать свою семью—это и будет для нас благодарностью. Кроме того, людей для этого нужно готовить, долго готовить. Иногда сетуют, что очень трудно собрать документы на усыновление. Но я говорю: это только самое начало, а какие трудности будут потом… Когда ребенок пойдет в школу и его будут обзывать там, а он будет приходить домой и говорить: «Вы меня не так одели», «Почему вы мне не дали того или этого?». И дети бывают разные, по-разному одаренные. Кто-то поступит потом в вуз, а кто-то и нет. Ведь таким детям нужно больше любви, еще больше, чем всем остальным.

—Ваше наставление нашим молодым читателям и читательницам.

—Наставление давно уже записано: «береги честь смолоду». Как-то недавно включила телевизор, а там обсуждается вопрос: «в 18 лет остаться невинной—это хорошо или плохо?». Я сама участвовала в передаче о 14-летней девочке, которая должна была стать мамой. Одна девочка сделала аборт, вторая родила; третья родила, но ребенка ей не отдали, т.к. она не имела средств его содержать. Но не это страшно. Каждый человек может попасть в сложную ситуацию. Страшно то, что когда обсуждаются такие вопросы (с какого возраста можно вступать в половые отношения и т.п.), никто не спрашивает: «А Вы были влюблены или нет?». Когда я вышла из студии, то за кулисами сказала, что ощущаю себя каким-то динозавром из каменного века, и что мы говорим на разных языках. В таких дискуссиях я не смогу ничего доказать—все бывает настроено изначально на другое.

Что бы я пожелала молодым? Если Вам будут говорить, что не нужно беречь честь, что это какое-то доисторическое понятие, то это, на самом деле—неправда. Наступит момент, когда ты будешь смотреть в глаза своему ребенку, и тогда ты все поймешь, но будет уже слишком поздно. Нужно учиться самим нести ответственность за себя, за свою семью, за своих детей. Это как раз и есть формирование человека, личности. К сожалению, эти понятия сейчас куда-то сместились. Сегодняшние демографические проблемы не случайны—человек рассчитывается перед природой, перед Господом за свою несознательность, безответственность. Вообще, с годами начинаешь понимать многое.

У меня был такой случай. Мы решили построить второй детский дом в Одинцово. И, первоначально, собирались построить его поближе к тому поселку, где я живу. Все было готово к строительству. И Вы знаете, население восстало против строительства этого дома. Мы пытались сначала доказывать свои права, в том числе и через газеты… А сейчас я понимаю, что это не было чем-то неожиданным. Просто люди еще не дошли до понимания того, насколько важно это служение детям. Может когда-нибудь и твоим детям понадобится эта помощь. И нужно быть готовым помочь другим.

 Беседовал протоиерей
Александр Болонников,
Секретарь Ученого Совета МинДАиС,
кандидат богословия