Остров Валаам, расположенный на Ладожском озере, известен тем, что там находится Спасо-Преображенский мужской монастырь. Валаамская обитель—один из самых известных и прославленных русских монастырей как в древнее время, так и в наши дни. Предлагаем вниманию читателей впечатления о встрече с Валаамом художника Ольги Тишковой.

Вспоминаю то время, когда я впервые услышала такое родное для меня теперь слово «Валаам». Оно мелькнуло в чьём-то разговоре, не оставив никакого конкретного образа. Порой нечто похожее происходит, когда впервые встречаешь незнакомого тебе человека—и что-то родное в его глазах мгновенно делает его твоим другом, и для этого не нужно знать его личную историю. Не зная ещё, что Валаам—сказочной красоты остров посреди сурового, северного Ладожского озера, каждая тропинка которого пропитана молитвой насельников Спасо-Преображенского монастыря, я уже тогда приятно задумывалась: а что же общего у меня с этой неизвестной географической единицей, и почему так часто всплывает в памяти это новое слово? Теперь я могу попробовать рассказать о Валааме, как о добром старом друге—свидетеле многих событий моей жизни, тайном свидетеле моих падений и взлетов, который впитывал мои слезы и жалобы и пел со мною, когда радость уже не вмещалась в мое сердце.

Первое путешествие на Валаам пришлось на тот период моей жизни, когда мой нательный крестик, полученный при Святом Крещении, уже пару лет висел в ванной на гвоздике, а маме объяснялось, что в Бога я верю, но не надо же воспринимать все так буквально. Я окончила школу. Мне показалось, что скука подступает к горлу, и пора вырваться из-под родительского крыла на просторы необъятного мира.

Я попала на Валаам в горячую пору реализации своих весьма амбициозных планов поступления в Питерскую Академию имени Репина и предвкушения бурной, шумной и насыщенной тусовочной зимы в Питере, чередующей жизнь между концертами и выставками, долгими разговорами на любые темы на знакомых и незнакомых кухнях и проверкой обуви на прочность в бесконечности брожений по узким питерским тротуарам при полном отсутствии желания спускаться в глубоко уходящий под землю метрополитен.

На предложение доброго друга сгонять на недельку на Валаам дала согласие, не задумываясь. И спустя пару дней мы с набитыми полезными вещами рюкзаками, приехав в Приозерск, топали через весь городок на Валаамское Подворье. Каково же было наше разочарование, когда, уже подходя к пристани, мы заметили удаляющийся кораблик. Был уже октябрь месяц, и следующий корабль можно было ожидать дня через три. Без особой причины мы топтались по пристани. Поговорили с добрым послушником, который рассказал, что кораблик повёз на Валаам умелых мастеров-столяров, и позвал нас отогреться и попить чаю в монастырский домик. Когда мы, разомлев у печки, уже приобретали сходство с довольными деревенскими котами, прибежал наш добрый послушник и сообщил, что корабль возвращается. Выбежали мы на пристань, не особо веря в чудо. Оказалось, что из-за шторма этот кораблик не смог выйти в открытую Ладогу. Но те самые умелые мастера должны были выполнить в монастыре особо срочную работу, поэтому сопровождающий их брат не растерялся, а стал звонить кому-то на Валаам, и с острова обещали прислать корабль «Александр Невский», который хоть и невелик, но хорошо держит ладожскую волну. Чудо подступало к нам вплотную. А впереди у нас были долгие часы в ожидании корабля, совместное приготовление трапезы и долгая беседа за огромным щедрым братским столом, полным красной рыбы и чего-то еще совсем невероятного, удивительное радушие валаамского послушника, домашнее тепло и множество рассказанных невероятных историй. Но вот с причала сообщили, что «Александр Невский» пришёл. Запредельно сытые и довольные, мы попрощались с нашим добрым послушником и поспешно погрузились на корабль, а через некоторое время уже старались поверить, что наш бравый капитан сумеет найти необходимые ориентир в этом кипящем свинцовом бульоне под беззвездным черным небом. Первые три минуты шторма меня вдохновили. Это было как 3 поездки на «русских горках» подряд. Мы даже рванули из сухой надёжной каюты на палубу, чтобы хоть одним глазком глянуть на шторм. Помню только, как в памяти сразу обозначились стихи из школьной программы про бурю. Нос корабля поднялся почти вертикально, над нами выросла чёрная гора с кудрявой шапочкой, и мы чудом успели скрыться в каюте. Очень скоро немногим пассажирам ужин перед отплытием показался в тягость. В ту же ночь после 5 часов «катания на аттракционах» мы ступили-таки на валаамскую землю и целовали её, как самую родную, радуясь тому, что можно стоять, не падая.

В тот приезд мы жили у знакомых на метеорологической станции, которая располагается на самом южном мысе острова в 8 км от центральной усадьбы монастыря. Основным нашим занятием было просто бродить по острову с утра до вечера и смотреть во все глаза. Мой друг уже бывал на Валааме, поэтому знакомство с островом проходило не по центральным маршрутам, а по каким-то теряющимся тропам; и мы то пробирались через бурелом, то упирались в переправу из полусгнивших брёвен над протокой с ледяной водой. В первый же день наших скитаний по лесам-берегам остров знакомил нас со своими обитателями. То покажется на сосне черно-бурая белочка; то нерпа (небольшой ладожский тюлень) вылезет из воды на камушек и давай вертеться—устраиваться поудобней; а то семейство лосей отступит в лесную темень, вежливо пропуская нас по тропе, или добавит яркости промелькнувший лисёнок. Монастырь и братию я замечала боковым зрением. Скиты, часовни, каменные кресты, которые то и дело встречались нам в наших лесных хождениях, казались абсолютно природными и гармоничными и не вызывали вопросов, как и величественные лиственницы, и извилистые красавицы сосны.

Однажды, заблудившись в очередной раз, мы вышли к полуразрушенному храму. Моросил мелкий дождик, и мы обрадовались появившемуся укрытию. Помню под ногами обломки кирпича и штукатурки, а в воздухе трогательное присутствие чего-то торжественного. Среди этой разрухи в тишине, наполненной звуками, мы стали молиться. Если бы стояли свечи—зажгли бы и молились. Несколько лет спустя на праздничном молебне в Смоленском скиту не сразу узнала в великолепном заново отреставрированном храме то наше осеннее тишайшее прибежище.

Как-то случилось мне на Скалистом берегу остаться один на один с островом. Передо мной хаотично бурлила металлическими волнами Ладога. Слева и справа громоздились суровые скалистые мысы из самых древних русских сказок. Над головой распростерлось так много-много осеннего неба. Под ногами раскинулся удивительный микрокосмос мхов и лишайников всевозможных цветов и оттенков, которых никогда не осилит моя палитра. Под напором этого великолепия и красоты посыпались вниз с утёса мои иллюзии и мечтания о покорении Питера, о хорошей продаваемости еще не написанных мною картин, о признании меня еще не знакомыми со мною людьми. Все это со слезами падало вниз и вдребезги разбивалось о подножия валаамских скал, а останки подхватывала и уносила шумящая Ладога. И чем дольше я сидела там, тем полнее захватывала мой ум впервые на протяжении моей жизни реально подступившая мысль о Творце, Который так прекрасно все создал. Место прежних мечтаний впоследствии заняли новые иллюзии, но жива в сердце тропиночка на этот мыс.

Вечерами после многочасовых прогулок мы почти не разговаривали, молчали и немного пели, шагая, как по звёздному небу, по жёлтым, упавшим с берёз и осин на дорогу листочкам, которые светились в сгущающейся к вечеру темноте.

Каждый день дарил нам чудеса Валаам. Среди них—мимолётная лесная встреча, годы живущая в сердце. Монастырём мы тогда особо не интересовались. С детства у меня было к монахам доброе расположение, но воспринимала их, как существ наполовину сказочных. Брели мы как-то неспеша от Белого скита к Желтому (так, различая по цвету стен зданий, называли их местные жители). Хотелось молчать и дышать глубоко-глубоко, растворяясь в окружающем великолепии. Внезапно на тропе появился монах. Он шёл нам навстречу, поравнялся с нами, поприветствовал взглядом, поклонился… и прошёл. Всего несколько секунд, а мы остались стоять остолбеневшие и растерянные, как будто увидели чудо. Что же нас так поразило? Обычные сапоги, клобук, слегка выгоревший на солнце подрясник, сума через плечо. Помню, этот человек был без возраста: взгляд младенца и длинная, наверное, черная борода, нам показавшаяся фиолетовой. Если постараться, можно было дать ему и 20, и 60 лет… Удивлённые и восторженные, мы восклицали как дети: «Какой красивый человек!», «Ты видел, какая у него фиолетовая борода!», «Он весь похож на эти скалы!», «Чудеса!»…

Да, тот первый приезд остается незабываемым: шторм, приключения, теряющиеся тропы, осенний букет запахов во влажном воздухе, сложные северные орнаменты мхов и лишайников на древних скалах, поющая свою грустную песню Ладога, разлитое на зеркальной глади внутренних озер молчание, сказочная природа, удивительные встречи, потрясающие люди… Неоценимый дар Валаама—удивительная красота, освобождающая душу от одиночества.

 Ольга Тишкова