Когда видишь работы известного фотохудожника Владимира Сутягина и читаешь стихотворения Юлии Митько, невольно создается впечатление, что эти люди знают друг друга очень давно. Владимир и Юлия любезно согласились рассказать читателям журнала «Ступени» о том, как сложился их творческий союз.

— Владимир и Юлия, расскажите, пожалуйста, как сложился Ваш творческий союз?

Юлия: Я давно знала, что у Володи есть замечательные фотографии—они были в офисе, где я работаю. Постепенно у меня создавались определенные образы, вырисовывались какие-то темы. Потом как-то появилось желание познакомиться с Владимиром. Я ему позвонила, пришла в реставрационную мастерскую, в доме художника. Хотелось посмотреть, где это все рождается. То, что я увидела, произвело на меня огромное впечатление: там было все древнее—старые часы и вся обстановка. Вот так и произошла моя первая встреча с автором этих картин. После этого, в течение 3-х лет нашего знакомства, мы даже и не встречались часто. К тому времени я уже писала стихи.

Владимир: А потом в марте в «Цетке» (библиотека имени Цетки—И. К.) был вечер. И вот, чтобы украсить немножко стены в библиотеке, Юлия предложила украсить их моими фотографиями, а чуть позже сказала, что есть стихи к некоторым фотографиям.

Юлия: Нужно сразу сказать, что я не писала стихи специально к фотокартинам. А просто у меня внутри уже существовал альбом Володиных фотографий, а стихи стали сами собой на фотографии ложиться. Володя сказал, чтобы я выбрала снимки на свой вкус, и я стала выбирать то, что подходило под мои стихи. Потом я спросила Владимира, можно ли совместить мои стихи с фотографиями, и он дал добро. А год назад состоялся первый наш совместный вечер. Народ, который пришел на него, воспринял все органично—стихи, песни, картины. К тому времени у меня уже были диски записаны, у Володи были открытки. Люди, которые были на вечере, спросили: а почему нет книги с этим всем, вот с этой программой «Золотое и белое?» И вот тогда мы поняли, что можем составить и совместный альбом. Мы просто сели, подобрали фотографии, подкорректировали стихи—так это все и получилось. Еще, конечно, благодаря нашему издателю—Игорю Николаевичу Вирковскому, который поддержал нас, появилась эта книга «Золотое и белое».

Владимир: Все, что здесь есть, не было придумано специально. Все неким чудесным образом срослось. Многие спрашивали: а как вы все это создавали—читали стихи и затем бежали фотографировать или под фотографии писали стихи? Но здесь же (если посмотреть по датам) сами фотографии разных годов, а Юля начала писать стихи только 10 лет назад. Так что ничего здесь придуманного нет, все естественно.

Юлия: Мы, конечно, соединились в какой-то точке. Хотя, если смотреть с точки зрения жизненного пути, то, конечно, он у нас совершенно разный. К тому видению мира, которое есть сейчас у нас, каждый пришел своей дорогой. Но для человека, который переживает, творит, ищет, встретить такого помощника, другого такого человека, который стоит с тобой на одной дороге, смотрит с тобой в одном направлении,—это много значит.

— Когда рассматриваешь снимки и вчитываешься в стихи, создается впечатление, что люди, которые все это создали, проникнуты особым ощущением присутствия Бога в этом мире. Является это ощущение чисто субъективным или оно отражает то, что вера влияет на творчество и задает его направление?

Владимир: Конечно же, вера влияет на творчество. Я с 1990-го года ездил по храмам и монастырям. Даже раньше, с 9-го класса, на велосипеде ездил по храмам Новгородской губернии (они в то время все были закрыты: какие-то разрушены, какие-то использовались как склады, но не как храмы). Тем не менее, все это оказывало на меня влияние. Позже на моих глазах происходило становление монастырей, открытие и возобновление храмов. У меня много фотографий монахов, послушников. Присутствие Бога и в человеке и в этом мире отображается в работах. Не то, чтобы специально стараешься отобразить, а просто ты с этим живешь, и оно так и получается: то, что в тебе есть, отображается, как в зеркале, на фотографии. Насколько отображается, это уже может определить зритель.

— Таким образом, можно сказать, что Ваше становление и ощущение Бога не имело какого-то критического момента?

Юлия: То, что я могу знать о Володиных фотографиях, о Володе, позволяет мне сделать вывод, что в его движении по этому пути амплитуда очень мала. Он идет тихими, но верными шагами по этому пути. У меня совсем другая дорога: на моем пути было много и подъемов, и падений; у меня так не получается, как у Володи. Так и в творчестве: он может оставить лишь одну картину в год, но знает, что ее нужно оставить, что она—что-то законченное. У меня так не получается. Я считаю, что в стихах также должно быть все правдиво; нельзя прятаться за какой-то наигранной красотой. Это твой внутренний дневник, там очень много всего и очень много разного. А вот когда я увидела фотографии Володи и стала подбирать к ним стихи, тогда физически почувствовала разницу между душевными стихами и духовными. Может быть, для кого-то они покажутся менее красивыми, может быть, в них меньше образов. Но, можно сказать, что я физически ощутила разницу между стихами, которые во мне живут по духу, и стихами по настроению. И вот на этом этапе та амплитуда, о которой я говорила, становится уже значительно меньше. Конечно, это все можно выразить и иными словами, но смысл в том, что разными путями мы пришли к тому, что у нас сейчас есть. Может быть, даже от обратного мы встретились в этом пространстве.

— После того, как Вы встретились, что-то изменилось в самом процессе Вашего творчества?

Владимир: Думаю, что у меня ощущения усилились. Я понял, что стою на верном пути, и что дальше нужно держаться именно этого пути. Появились некие новые переживания—выставки, отзывы зрителей, книги.

Юлия: У меня сразу было чувство, что я недостойна того, что со мной происходит, недостойна этого дара. Такое обычное, наверное, женское желание проявилось—желание отблагодарить и некая ответственность: что я могу сделать? И вот у меня было такое же желание: что я могу сделать, чтобы отблагодарить за это доверие. А если немножко более абстрактно попытаться выразиться, то можно сказать так: «Господи, что я могу сделать, чтобы сохранить то, что Ты дал мне—вот эту встречу?».

— Скажите, пожалуйста, как Вам получается совмещать Ваше творчество, сохранять веру в Бога в условиях общения с кругом коллег по творческому цеху? Влияют ли эти контакты на Ваше творчество?

Владимир: У меня, в общем-то, проблем не возникает—кому не нравятся мои фотографии, тот может на них не смотреть, и точка. Конечно, я часто ставлю себе (и многим другим фотографам) вопрос: а что же такое фотография вообще? Фотография, творчество в целом, выражается в том, как ты относишься к жизни, к людям; а уже что ты изображаешь—это уже другое. То, что многие люди стремятся что-то изменить, говорит о том, что они постоянно меняются сами. А мои фотографии живут уже многие годы, значит, они нужны, поэтому я и не стараюсь изменить свою стратегическую точку зрения. По-другому фотографировать я просто не в состоянии: я по-другому не вижу. Сложилось вот так, и это, наверное, очень хорошо: это то, что я искал. А чего-то другого вряд ли найдешь. Теперь остается одно—идти по этому пути дальше и глубже.

Юлия: У меня и в этом случае иная ситуация. Я очень подвержена влиянию (особенно когда читаю стихи, слышу песни). Я вбираю в себя все, на что отзывается моя душа, мое вдохновение. Но, все же, я надеюсь на то, что быть собой—это не значит отвергать то, что находится вокруг тебя. И я так решила для себя, что по-другому не могу, потому что я живу с этими людьми и надеюсь, что это преломится во мне и во что-то выльется. Возможно, позже я смогу сказать, что вот это и есть я. Но пока нет во мне такого начала, чтобы я уже сейчас могла сказать: «Вот это я».

— Если вдруг обстоятельства сложатся так, что по внешним или внутренним причинам Вы не смогли бы продолжать заниматься тем, чем занимаетесь сейчас, легко ли было бы от всего отказаться?

Владимир: Для меня, пожалуй, это было бы невозможно. Иногда бывают моменты, что вот живешь, живешь—и тут понимаешь, что больше не можешь. Тогда хватаешь фотоаппарат и отправляешься фотографировать. Накапливается негатив и его необходимо перевести в «позитив». И пока не сделаешь кадр, не можешь успокоиться. На этой выставке такой кадр есть—это мальчик на мостике. Я снимал тогда во Владимирской области (у меня было задание снять все храмы епархии). Я ездил, ездил, видел все очень хорошо, и погода прекрасная, но не увидел никакого образа. Чувствую, что он ходит где-то рядом, но не вижу его. Даже как-то совесть меня начала мучить: я не могу ничего снять. В итоге увидел вот этого мальчика. И когда я сделал этот кадр и почувствовал, что он получился (хотя он даже был еще не проявлен), глубоко вздохнул; я понял, что свою миссию выполнил. Поэтому, если это совсем вычеркнуть, то получится просто серая жизнь.

— Можно сказать, что это основная линия в Вашей жизни, которая сосредотачивает вокруг себя все остальное, как некая ось?

Владимир: Да, наверное, так. Это действительно не масса, а скорее линия. Как Юля говорила, у меня в год немного фотографий—2, максимум 3. Если в году происходит одна фотография, это тоже праздник, а если ни одной—тогда это уже повод задуматься; и такие года у меня были. Я не делаю фотографий так вот: поехал, сделал 10 кадров—и доволен. Конечно, я снимаю много, потом делаю снимки, потом отбираю, потом долго мучаюсь. А бывает: ходишь, ходишь, а все равно образа не видишь, а не видишь—и не снимешь. Но даже и при этом (если нет какого-то позитива) работа была проделана, и душевный процесс был—ты работал. Такое тоже бывает.

Юлия: Похожая картина и у меня происходит. Если бы мне сказали: «Ты можешь не есть, например?» Я бы сказала: «Могу, если это понадобится. Но, для чего?» Но если я не буду писать—что я тогда? Что останется от меня? А так, в принципе, можно; можно себя озадачить какими-то другими делами (тем более, для женщины). Но если это существует, и это из тебя выходит так естественно, как будто роды—значит это необходимо, значит так оно и должно быть.

— В некоторых Ваших стихах можно прочитать мысли, которые мы находим в стихах Псалтири или иных книг Библии. Являются ли такие стихи плодом вдохновения, возникшего после чтения Священного Писания?

Юлия: Не знаю, разочарую я вас или порадую, но нет; нет у меня таких стихотворений. Тем не менее, как пример из жизни, бывает такая радость, когда читаешь, к примеру, Евангелие, и чувствуешь, что об этом я уже думала, и это я уже переживала. Вот такие стихи, конечно, есть. Наверное, есть даже такие стихи, которые в какое-то время я считала незавершенными, а потом, через некоторое время, понимаешь, что это то, что ты в то время и хотел выразить.

— Этот номер нашего журнала мы решил посвятить теме отдыха. Расскажите, пожалуйста, как Вы проводите свое свободное время? Может быть, творчество является тем, что дает Вам силы?

Юлия: На мой взгляд, каждый православный христианин может отдыхать там, где ему хорошо; я даже думаю, что и на дискотеку может сходить, если ему там будет уютно. Я, например, приглашаю своих друзей на дачу, где мы дурачимся в лесу. Но, опять-таки, исходя из своего темперамента, я не хочу себя ограничивать: возможно, я буду отдыхать и там, где будет и не очень хорошо, для того, чтобы понять, что есть хорошее. Думаю, что в этом моменте следует помнить о том, что православный—прежде всего, человек, и может выбирать, где ему отдыхать.

Владимир: Я не знаю, что такое отдых. Для меня, пожалуй, более верным будет вопрос о досуге. Действительно, для меня, наверное, истинный отдых: это взять фотоаппарат и отправиться, чтобы что-то заснять. Вот это отдых (особенно если что-то получилось). Это будет красивая память о том, что у меня был такой замечательный отдых! Конечно, можно какое-то время посидеть в кресле, полежать на диване, почитать книгу так, для физического отдыха. Но высший отдых—это работа, когда я фотографирую: искать находить и делать.

— Владимир, Вы родились в России, но уже долгое время снимаете в Беларуси. Можете ли назвать самый яркий образ, который вы встретили?

Владимир: Это, наверное, уже известная фотография: разрушенный храм, и в нем стоит человек. Сделана она была в 1987 году в Заславле. Для меня, наверное, это образ Беларуси конца 80-х годов—разрушенный храм, а в нем человек.

— Юлия, а в Вашем творчестве присутствуют белорусские мотивы?

Юлия: Я лишь недавно начала думать над этим, и у меня появилось несколько стихотворений на белорусском языке. Но я могу назвать те места, где мне особенно хорошо—это Жировичи и Полоцкий женский монастырь. Эти места для меня священные: сюда мне хотелось бы возвращаться, и здесь мне по-настоящему хорошо. И, может быть, если даст Бог, то что-то у меня и появится в этой тематике. Хотя, можно сказать, что стихотворение «И, все же, начинается любовь…»—это отраженный в моем преломлении подвиг преподобной Евфросинии Полоцкой.

 Беседовал Иван Кононович, студент I курса МинДА