В «Ступенях» №1(17) 2005 г. наши читатели встретились с известным белорусским драматургом Алексеем Онуфриевичем Дударевым. Сегодня у нас в гостях сын Алексея Онуфриевича — Максим и его семья — супруга Ирина, сын Арсений и дочка Иоанна.

— Расскажите, как вы познакомились?

Ирина: Близко познакомились мы во время учёбы в Белорусской Академии Искусств на кафедре живописи. Только Максим учился на третьем курсе, а я – на первом. Но встретились мы ещё в художественном училище, когда Максим с другом приезжал к нам на практику. У нас был общий преподаватель — Олег Ефимович Мурашко. Там мы и познакомились, но тогда еще просто так, мельком, даже не говорили. Я выглядела еще совсем школьницей. Потом была небольшая пауза, мы не пересекались. А когда я поступила в Академию, тогда уже начали присматриваться друг к другу.

Максим: В то время ещё не было цифровой фотографии, были плёнки и лаборатории, где их проявляли, печатали фотографии. Я, признаюсь, неуютно чувствовал себя в Академии в роли живописца и искал некоего выхода через увлечение художественной фотографией. И вот мы с Ириной как бы случайно встречались в одной минской лаборатории: я показывал ей свои снимки, ей нравилось. Потом вместе гуляли по Минску, я провожал её до общежития. В общем, история у нас такая – типичная.

Ирина: Мы ездили к моим родственникам в Вильнюс, потом автостопом по Польше. Мне дали разовую президентскую стипендию, и еще картину тогда у меня купили. Появились какие-то деньги. И вот тогда меня первый раз родители отпустили. А до этого я всё лето проводила с родителями на даче. Помню нашу первую совместную поездку на Браславские озёра. Мы взяли лодку, палатку и заплывали на какой-нибудь остров. Пару дней там жили, а потом перемещались на новое место, и так из одного озера в другое. Встречались мы где-то года три, а потом поженились.

— Как вы решили пожениться?

Максим: У меня такое решение сформировалось почти сразу, как только я присмотрелся. Я в отрочестве представлял себе будущую жену, ну так, по-детски – и примерно знал, как она должна выглядеть. И когда я встретил Ирину, сразу узнал в ней оттенки того образа, но еще долго не мог этого осознать. Так случалось: встретишься с девушкой, даже она и нравится тебе и увлекает тебя как-то, но вот она – просто девушка. А в Ире увидел девушку и в то же время жену, вот и всё.

Ирина: А я до этого встречалась с молодыми людьми, но у меня где-то неделя набегала, больше не получалось. Попадались все какие-то очень быстрые. Быстрее за руки взяться, быстрее пальто на плечи накинуть… А Максим был не такой. Он, конечно, подавал мне руку, но делал это как-то ненавязчиво, спокойно. Я чувствовала, что он принимает меня такой, какая я есть, с моими недостатками, и мне не надо играть никакой роли.

— Кто сделал первый шаг?

Ирина: Женщина первая предложение не делает. Может быть, просто почву подготавливает. Максим купил колечко серебряное, ничего красивого, вроде, не говорил, но в его словах было что-то такое простое, настоящее, трепетное…

— Расскажите немного о своей студенческой жизни.

Максим: Я со старших классов увлекался альтернативной, на то время, музыкой (довольно жёсткой), «модерновым» искусством и, вообще, протестом против обыденности. И, как положено подростку, выросшему в арт-среде, не боялся быть другим. Мы с приятелем даже из принципа отказались от всех видов спиртного и сигарет. В свой первый Великий пост я постился тоже отчасти – чтоб быть не «как все». В общем, подобный «выпендрёж» очень облегчил мне приход в Церковь, ведь настоящие христиане, и особенно православные, – они другие для этого мира.

— Ко времени знакомства вы уже ходили в храм?

Ирина: Я была католичкой, хотя мама у меня православная. Исповедалась и причастилась я первый раз именно в костёле. Помню, я думала, что Максим – представитель «золотой молодёжи», несерьёзный. Хотя Максим к этому времени уже занимался реставрацией фресок в Петро-Павловском соборе г. Минска. После его работы мы встречались.

И как-то Максим мне говорит, что останется на службе. А я хотела уходить, но потом решила тоже остаться. И тут вижу, как Максим всерьёз крестится, кланяется… Я увидела другую его – абсолютно другую! – сторону.

Мои друзья были или неверующие вообще, или ищущие, а у него – все друзья были православными, причём, не номинальными православными, а кто-то даже пытался поститься. И это меня очень удивило: такая молодёжь, оказывается, может быть верующей, ходить в церковь и при этом они – современные люди, они – художники; одним словом, всё это в них как-то сочеталось. Меня это очень впечатлило, мне показалось, что это залог какой-то стабильности, уверенности и знак того, что этому человеку можно верить. Наверное, с кем-то другим я не поехала бы ни в Польшу, ни на Браславские озёра, а к нему у меня было доверие, и это доверие базировалось, в первую очередь, на том, что Максим – верующий человек.

— Ирина, а как случилось, что тебя крестили в костёле?

Ирина: Моя бабушка настояла, чтобы я приняла Крещение в костеле. Она была очень искренней католичкой: всегда молилась, у неё были иконы. Папа вспоминал, как они зимой по воскресеньям ездили в костёл на санях, а летом шли пешком через лес. А потом пришло взросление в советской идеологической среде, и папа остыл к вере: Церковь, как и костёл, у него ассоциировалась с одной из государственных организаций. Родственники же, которые живут в Вильнюсе, придерживаются католических традиций. Я помню, что когда я приезжала к ним в гости, то мои двоюродные сестры перед сном читали молитвы. А я едва ли знала «Отче наш».

— А ты, Максим, как пришёл в Церковь, ходил ли с детства в храм?

Максим: Нет, с детства я в храм я не ходил. Крестили меня в возрасте трёх лет, причём, крестили не в городском храме, а в деревне Турец, на родине моего крестного. Там батюшка завёл нас к себе домой, и там меня крестили. Во время крещения стоял я ровно, не вертелся, не ныл, потому что мне пообещали на обратном пути дать порулить на «Запорожце». После крещения в церковь я не ходил, так как родители мои не были людьми воцерковлёнными, да и храмы практически все были закрыты или разрушены.

Потом, когда я учился в пятом классе (это было уже перестроечное время, конец 80-х годов) как будто после долгого вакуума открылись шлюзы, и люди пошли в церкви. Мои родители тоже начали ходить в храм по праздникам, и у меня появились в это время иконочка и Евангелие. Я думаю, это отец оказал решающее влияние: и на нас, и на наших близких, хотя ни со мной, ни с кем другим никаких специальных катехизаторских бесед он не проводил. Тема веры волновала его изнутри. Во всех его пьесах это хорошо прочитывается. А еще гены, наверное, сказываются. Мой прапрадед по отцовской линии был священником.

— Помните ли вы свою первую Исповедь и Причастие?

Максим: Свои ощущения после первого Причастия я, наверно, не вспомню, а вот Исповедь хорошо запомнилась. Большую часть своих грехов я от волнения не смог вспомнить, хотя заранее готовился. Перед тем как прийти в православный храм, я побывал в разных неправославных общинах. Помню, как я попал на Рождество к униатам, которое они отмечают по новому стилю: 25 декабря. Все на коленках подползают к причастию, и я тоже подошел. И меня спросили: «Ты хоть раз исповедовался?». После этого я начал покупать брошюрки, книжечки, узнавать историю белорусского Православия. Мне это было интересно. Родители мои к этому поиску относились спокойно, даже когда я шёл в секту к «муннитам», то они только спросили меня: «А они хоть христианами себя называют?». Может быть, чувствовали, что если это всё не ненастоящее, уйдёт само по себе, отвалится, как шелуха. Так что к Причастию я шёл осознанно. Просто так рассудил про себя: «Я нагрешил, и если я пойду и избавлюсь от своих грехов, то это только плюс, и нечего придумывать отговорки». И пошел.

Ирина: У меня тоже было что-то похожее. У католиков первое причастие – очень серьёзное событие. Помню, как я и ещё несколько человек ходили на занятия в костёл, там читали Библию, учили молитвам. И вот настал кульминационный момент, когда мы первый раз исповедались и причастились.

Максим: Да, католицизм я тоже рассматривал как вариант, когда находился в поиске, несколько раз ходил в костёл, было интересно. Но когда походил немножко больше, присмотрелся, то у меня родилась такая ассоциация, что католичество, как кварцевый песок. Он чистый, отборный, красивый, но в нём ничего не сможет вырасти, а Православие, как земля: она, может, и менее приглядная, и запах у неё есть, но она плодородная. И вот как раз тогда я для себя и решил, что Православие – это моё.

— Где вы венчались?

Ирина: Венчались мы в Свято-Елизаветинском монастыре.

— Как изменились ваши отношения после венчания, свадьбы?

Ирина: Любовь растет и меняется, меняемся и мы. Эти изменения очень плавные, без резких переходов. Лично у меня сразу в душе отложилось, будто я знаю этого человека очень давно и что это именно тот, с кем я должна быть вместе. У Максима же вроде были какие-то сомнения (смеется). Однако только через некоторое время после свадьбы я вдруг осознала, что я – замужняя женщина, имеющая определенный статус и обязанности.

— Максим, а как ты оказался в монастыре, в мозаичной мастерской?

Максим: Мне Господь все приготовил. В 2003-м году я окончил Академию Искусств, воцерковлялся потихоньку. Несколько знакомых выпускников Академии уже работали при Елизаветинском монастыре в разных мастерских, а двое лучших друзей – в новообразованной мозаичной. Приглашали меня к себе. Было бы, по-моему, противоестественно, если бы я пошел работать в какое-то другое место. Хотя я тогда пробовал подрабатывать дизайнером упаковки и художником-декоратором в театре.

— Какие перемены произошли в вашей жизни после рождения детей?

Ирина: Дети очень меняют тебя. Особенно это чувствуется во время беременности. Долгие прогулки по почти пустынным паркам, длинные дни, мысли о будущих малышах весьма меняют твоё восприятие. Скажу лишь, что рождение детей – это для меня жизнь сначала.

Максим: Я довольно долго привыкал к своему статусу отца. После рождения первого ребенка в некоторой степени присутствовала скрытая ревность, я часто бывал немного не в себе из-за его капризов. Но, к счастью, мужчинам присуще быть более сдержанными, и это помогало мне.

— Сталкивались ли вы с трудностями воспитания детей, и как вы их преодолевали?

Ирина: Дети есть дети, и случаются всякие ситуации. Мы стараемся вместе молиться, ходить в храм, но дети еще довольно малы для того, чтобы полностью осознавать это. Читаем церковную литературу, перенимаем опыт других христианских семей.

Максим: Я стараюсь больше объяснять, чем наказывать. У старшего, например, уже проявляется осознание чувства греха. Я верю, что собственный пример и спокойный разговор всегда лучше физического наказания, хотя, конечно, бывают исключения.

— Кто у вас в семье творческий лидер, генератор идей?

Ирина: У нас нет постоянного лидера. Каждый согласно своим талантам старается. Я специализируюсь на спокойных «занималках» для детей; аппликации, поделки всякие… Максим, наоборот, любит поиграть с детьми в подвижные игры.

Максим: Ира очень любит море, меня целый год уговаривает в Крым поехать, а я уже думаю, как, куда, когда, и как там время поинтереснее провести. Кто из нас в этом случае творческий лидер, я не знаю.

— Расскажите, как вы планируете отдых?

— Всей семьей ездить на отдых мы стали с 2002-го года. На те же Браславские озёра, в Крым. Так скрупулезно мы ничего не планируем, выбираем время, место на карте, о котором что-то слышали хорошее, и едем, а на месте уже разбираемся в деталях.

— Церковь – это корабль, плывущий в Царство Небесное, а с чем у вас ассоциируется ваша семья?

Ирина: Наша семья – крылатый многоместный велосипед, летящий туда же, надеемся, в Царство Небесное (дружный смех).

— Почему велосипед?

Ирина: Крылатый Велосипед – красивый образ, образ путешествия нашего в мире, механизм, зависящий от прилагаемых человеком сил, окрылённый верой и любовью.

Максим: И моё любимое транспортное средство. Я на нем на работу езжу.

— И, наконец, традиционный вопрос – чего бы вы хотели пожелать молодым семьям?

Максим: Каждая семья уникальна, и ее создание – путь человека к созиданию любви, тепла и согласия в совместной жизни. Хотелось бы пожелать, чтобы молодые люди помнили, что, создавая семью, они создают новый мир для себя и любимого человека.

 Материал подготовил 
Родион Альховик, 
студент II-го курса МинДА